|
||||||||||||||||
| Часть 3 | ||||||||||||||||
| Дорогой Игорь Федорович!
От души обрадовался, увидев Ваш почерк. "Человек предполагает, а Бог располагает". Дело вот в чем. Сейчас свидеться не удастся. Получил от Марджанова горячую, безумную телеграмму, и должен сейчас, минуя Париж, лететь в Москву на открытие дела. Конечно, в Варшаву и в Ваши благословенные края сейчас не попаду. Знаю подробно, где Вы сейчас. Буду с Вами в переписке. Еще отдыхайте, еще наберитесь сил, мечтайте. Пишите мне в Москву на адрес конторы: угол Поварской и Трубникова переулка, дом Суходольского. Я заварю дело, и вскоре к Вам приеду — обещаю Вам. Буду ехать по всем тем данным, которые Вы мне сообщили, и, конечно, раньше всего Вам телеграфирую. А сейчас, Христос с Вами!! Здоровья, здоровья и здоровья!! Сердечный привет и наилучшие пожелания Вам обоим от преданного А. Санина С. Л. Григорьев — И. Ф. Стравинскому Лондон [25 июня] 8 июля 1913 Многоуважаемый Игорь Федорович! Исполняю Вашу просьбу и сообщаю Вам количество представлений "Петрушки" и "Sacre". "Петрушка" прошел с начала постановки в Париже и до конца Лондона настоящего сезона 38 раз. "Sacre", считая настоящий сезон в Лондоне, 7 раз. Еще к Вам имеется обращение: Валериан Яковлевич Светлов беспокоится, получили ли Вы посланные им Вам деньги. Будьте любезны сообщить об этом. Поклон Вашей супруге. Желаю Вам всего лучшего. Уважающий Вас Григорьев М. О. Штейнберг — И. Ф. Стравинскому Любенск 26 июня [9 июля] 1913 Дорогой друг Игорь, получил твою открытку и спешу выразить свою радость по поводу твоего выздоровления. Я не менее твоего сожалею, что не пришлось побывать в Париже и повидаться с тобой. В результате я теперь пребываю в полной неизвестности относительно дальнейшей судьбы моей партитуры, так как ни от Дягилева, ни от Бакста не имею никаких известий. Я решил сдать в печать партитуру на будущей неделе; если потом будет что-нибудь не так, применительно к постановке, то это уже не моя вина. По-видимому, с вашими генералами очень трудно иметь дело, если даже нельзя добиться от них ответа на телеграмму. Правда ли, что ты будешь кончать "Соловья"? Я буду очень рад этому, ибо искренне сожалел до сих пор, что сия превосходная вещь осталась неоконченной. Не собираешься ли в Аргентину вместе с труппой? Я бы на твоем месте поехал — должно быть ужасно интересно и может быть много впечатлений. Мы здесь живем весьма однообразно и остается только усиленно работать. Впрочем, особой бодрости, несмотря на твое пожелание, я не ощущаю, благодаря всей этой глупой истории со сборами заграницу. Шлю тебе и Екатерине Гавриловне сердечный привет и целую твоих детей — наверное они уже совсем большие. Надя тоже просит передать свой привет. Пиши, пожалуйста, побольше. Твой М. Штейнберг А. А. Санин — И. Ф. Стравинскому Лондон [конец первой декады июля по нов. ст. 1913] Дорогой Игорь Федорович! Сердечно благодарю Вас обоих за весточку. Спасибо большое! Ну, вот, благодарение Богу, и к лучшему все идет. Теперь только терпение, терпение и осторожность великая... Рад за Вас обоих от всей души. Свидеться необходимо. Я для этого и возвращаюсь через Париж. Сейчас из Москвы попасть в деревню к Вам будет для меня просто невозможно. Выезжаю я из Лондона 12 [июля]/29 [июня] в 11 часов утра. Буду в Париже вечером в 7 часов вечера. Остановлюсь у моего друга Алексея Федоровича Каля — 25, rue Madrid. Проведу весь день 13 /30 и уеду далее 14/1 в 12 часов дня с минутами. Вот бы хорошо Вам подогнать приезд из деревни к этому времени; может быть, могли бы и далее вместе тронуться. Во всяком случае, держите меня au de courant [в курсе (франц.)] всего, что Вы предпримете, и еще раз Христос с Вами!! "Борис" имел громаднейший успех, куда глубже, серьезнее парижского. Англия, англичане — удивительная страна, замечательные люди. Я влюблен до безумия в них. Дожил я до старости, судил о них по водевилям, но такого ума, культуры, широких понятий свободы, уважения чужой личности, права, вежливости, обходительности, внимания не видывал, и не увижу. Они наши настоящие, будущие исторические друзья, а не французишки — хитрые, мелкие, пустые, заносчивые, изжившиеся в конец... Жду весточки. Всегда Ваш А. Санин В. В. Держановский — И. Ф. Стравинскому Москва 28 июня/11 июля 1913 Многоуважаемый Игорь Федорович, Ваше письмо с известием об улучшении здоровья меня очень порадовало, но ответить я не мог, ибо совсем сбился с ног — у меня жена была оперирована и лежала в санатории. На днях напишу обстоятельнее, а сейчас только хотел узнать, что Вы теперь (в санатории, в Париже, или в Устилуге?) и поправились ли окончательно. Всего хорошего. Мой почтительный привет Вашей супруге за посредничество в нашей переписке. Преданный Вам Вл. Держановский P. S. От Равеля ничего нет. И. Ф. Стравинский — С. П. Дягилеву Берлин [29 июня] 12 июля 1913 Сожалею, что причинил столько волнений, но не понял твоей дипломатической позиции. Телеграфируй в Устилуг. В. В. Держановский — Н. Я. Мясковскому Москва 29 июня [12 июля] 1913 [...] Прочтите в № 193 (27 июня) фельетон Римского-Корсакова о русских спектаклях. Ведь придирается он к Стравинскому! Хотя, быть может, в кое-чем и прав. И как все поверхностно (как мало сказано о "Хованщине" и о новой редакции), а ведь умный человек и умные рассуждения попадаются. [...] Н. Я. Мясковский — В. В. Держановскому Петербург 2 [15] июля 1913 [...] Римского-Корсакова читал. Сабанеева вашего тоже усвоил и думаю, что в рассуждениях обоих есть долька правды, но все же мне кажется, что Стравинский — более музыкальное явление, чем они думают, и, мне кажется, я скоро найду звенья той логической цепи, которая приведет меня естественно к "Весне", но которых пока у меня недостает; я чувствую, как постепенно начинаю осмысливать творчество Стравинского в его последней стадии, но не скрою, что меня несколько смущает его увязание в сложном примитивизме, а кроме того, меня от него отталкивает его отношение к своему произведению с точки зрения 38 тысяч франков. Как-то это не артистично, плоско. А его японо-русская декламация все-таки нелепость! [...] В. В. Держановский — Н. Я. Мясковскому Москва 4 [17] июля 1913 [...] P. S. А что если Вы продадите Юргенсону Ваш разбор Симфонии Стравинского? А? С. С. Митусов — Е. Ф. Митусовой Устилуг 7 [20] июля 1913 Дорогая Катюша. Некогда даже было написать тебе. Я третий день в Устилуге и работаю, и работа моя, слава Богу, подвигается успешнее, чем я думал. Половина второй картины уже готова. Катюша, 9-го числа, во вторник, я выезжаю из Устилуга в Питер. Всю вторую картину думаю закончить в Устилуге. Вчера работал мало, так как мы пережили страшную трагедию: молодая барышня (панна Ванда), очень недурненькая, застрелилась вчера часов в 12 дня ружьем Гурия, как раз в тех комнатах, где мы с Гурием спим. Надо Тебе сказать, дорогая моя, что выйдя вчера в 11 часов из комнаты, мы с Гурием встретили ее в коридоре, где Гурий и познакомил меня с ней. И она произвела на меня впечатление очень жизнерадостной барышни, мило одетая в белое платье и с цветами в руках она шутливо разговаривала с Гурием. Он познакомил меня с нею и мы пошли с ним в усадьбу Игоря (там две усадьбы — Белянкиных и Игоря) обедать, через час она уже застрелилась. Прости, Катюша, что я все это пишу Тебе, но я не могу отделаться от ее образа. Все время она у меня как живая перед глазами в коридоре с цветами. Застрелилась она ужасно: дуло ружья засунула в рот и курок спустила ногами, устроив какое-то приспособление. Череп ее разлетелся в мелкие дребезги по всей комнате. Большая часть мозга лежала на столе, остальное было разбросано по стенам. Это ужасно, Катюша. Во всем остальном мне здесь очень хорошо. Беспокоит только то, что я решительно ничего не знаю о здоровье детей и мне временами приходят страшные мысли. Целую Тебя, Катюшенька, крепко. Скоро, скоро увидимся. Целую деток крепко. Твой Степа В. В. Держановский — И. Ф. Стравинскому Москва 8 [21] июля 1913 Многоуважаемый Игорь Федорович, оказывается, Вы уже в Устилуге. Значит и поправились уже значительно, чему я очень рад. О том, что Вы в Устилуге, узнал по полученному из Парижа номеру "Музыки". Любопытно, что там Вас разыскали и в Нейи, а оттуда направили номер в Устилуг. Но стоило только бандероли попасть на русскую границу, как наши почтари не смогли выдумать ничего более остроумного, как направить бандероль по адресу редакции. И такая бестолковщина во всем. Я все время был так занят всякой житейской и журнальной ерундой, что не мог Вам ответить, а ограничился лишь благодарственной открыткой, отправленной в Нёйи и, уж не знаю, полученной ли Вами. Я с интересом прочел Ваши пояснения к японским романсам, которые подтвердили мои догадки в этом направлении, на которых я уже ранее строил защиту при спорах с критиками романсов. И все же сам в достаточной степени смущен этой оказией. Идея Ваша и проста, и хитра, и тонка, но все же несколько теоретична. В самом деле, минус на плюс — отрицательная величина [и должна] целиком проглотить положительную. Но вот в том то и беда, что получится ли в декламации фактический нуль? Я боюсь, что нет. А значит будут и ударения, правда, боязливые и хромые, что еще хуже. Впрочем, надо подождать исполнения. Пожалуй, права моя жена, утверждая, что было бы очень интересно, если бы в издании был дан и оригинальный японский текст в возможно близкой фонетической транскрипции. Но тогда — как же быть с отрицательными ударениями? Ведь вся их система для не японских текстов. В конце концов — вопрос не решен и, думается мне, одной регламентацией привычки и не решится. Здесь Вас, то есть "Весну священную", костят на чем свет стоит. И Сабанеев (это не удивительно, ибо один Бог Скрябин, и Сабанеев — пророк его), и А. Римский-Корсаков. Не пойму, что с последним, ибо в его писаниях чувствуется какая-то личная неприязнь, а сами писания достаточно поверхностны и, в сущности, очень мало дают для отрицательной оценки "Весны". Ввиду всего этого ужасно досадно, что Равель так и не прислал отчета и музыкального разбора "Весны". Правда, у меня есть критик, который едва ли не лучше всякого разберется в Вашем творчестве (Мясковский), но он балета не мог слышать, а партитуры нет. Без последней же, конечно, трудно. Вот, между прочим, кусочек из его письма ко мне в ответ на мою присылку статей Римского-Корсакова и Сабанеева: "Римского-Корсакова читал. Сабанеева вашего тоже усвоил и думаю, что в рассуждениях обоих есть долька правды, но, вместе с тем, смею думать, что Стравинский более музыкальное явление, чем они думают, и, мне кажется, я скоро найду звенья той логической цепи, которая приведет меня естественно к "Весне", но которых у меня пока недостает; я чувствую, как постепенно начинаю осмысливать творчество Стравинского в его последней стадии..."; а вот из предыдущего письма — "... в ней (музыке японских романсов) много личного, "линеарно"-интимного, гармонически свежаго и, слава Богу, нескрябиннаго ..."; там же — "... вся музыка "Весны" характерная и выдержанная, что для меня является главным возражением против обвинений Стравинского в неорганичности, надуманности...". Эти выписки характеризуют неизменный и серьезный интерес М. к Вашей музыке. Основываясь на этом, я хочу Вас, Игорь Федорович, попросить, чтобы Вы, подобно тому, как это Римский-Корсаков делал с Ястребцевым, делал бы "Музыке" постоянные подарки в виде отсылки Мясковскому ненужной первой корректуры, одновременно с отправкой к издателям второй, каждого Вашего произведения. Правда, это будет немножко хлопотно в том смысле, что прибавит Вам лишнюю корреспонденцию, но зато Мясковский всегда будет готов к оценке любого нового Вашего произведения, а следовательно, и "Музыка" не будет в глупейшем положении "немогузнайки". Так как, Игорь Федорович? Или мои притязания идут слишком далеко? А может быть Вы найдете сие исполнимым? В таком случае в высшей степени желательна была бы присылка, по мере печатания, корректур "Соловья". Тогда мы к первому представлению дали бы обстоятельную статью, а такие статьи всегда нужным образом подготовляют публику, да и критику. Само собой разумеется, что подобные присылки, если бы Вы согласились нас одаривать, составляли бы полную тайну мою и Мясковского. Буду ждать по этому поводу нескольких слов. Кстати, раз речь зашла о сочинениях Ваших в печатном виде, — ни я, ни Сараджев не получили партитуру "Фавна и пастушки", про которую Вы, помнится мне, писали, что отправили ее на мое имя для передачи К. С. Сараджеву. Быть может, пропала, — по нашим порядкам это возможно. Если Вам случится черкнуть Равелю, то, быть может, Вы прибавите ему, что я был бы счастлив получить от него разбор Вашей мистерии и балета Дебюсси и что я прошу его прислать мне текст объявления о его сочинениях для печатания в "Музыке". Чтобы не слишком уж надоесть, кончаю на этом свое письмо. Всего хорошего. Поправляйтесь и набирайтесь сил. Искренне Ваш Вл. Держановский P.S. Мой почтительный привет Вашей супруге. P.P.S. Пишу на машинке, чтобы не утомлять Вам глаза рукописным [текстом]. И. Ф. Стравинский — С. С. Митусову Устилуг 10 [23] июля 1913 Степочка, родной, не забудь мне выслать сборник песен (русских), собранных географическим обществом и затем сейчас же зайди к нотариусу для закрепления передаточных прав на твое либретто — также исполни свое обещание и вышли мне остальные куплеты "частушек", что ты мне пел. Затем должен сказать, что ошибка, допущенная Розенбергом в интервью с Рерихом, опять повторилась в интервью с Черепниным — то есть Черепнин выражает свое удивление, что я сказал эту фразу о 38 тысячах, и Розенберг это поместил, не выяснив, что произошла ошибка. Между прочим, Черепнин сказал, что "музыка моя была в полной дисгармонии с декорациями". Твой Игорь И. Ф. Стравинский — В.В.Держановскому Устилуг 11/24 июля 1913 Глубокоуважаемый Владимир Владимирович, два слова, чтобы не оставлять Вас без известий! Письмо Ваше и открытку из Нёйи получил. Спасибо за пожелания и постоянную память. На днях напишу Вам побольше, сегодня много не могу писать — устал, весь день занимался. Черт с ними с критиками. Не все ли равно, будут хвалить или ругать; в могилу унесем вовсе не это. Творим не для них. А насчет японских романсов Вы все-таки не правы — на японском языке (при пении) ничего не должно измениться, ибо в том языке нет ударений. Постоянно, искренне уважающий Вас Ваш И. Стравинский За "Музыку" этого года подписную плату тоже вышлю. У меня сейчас есть оркестровая партитура первой части "Весны". Напишите мне, прислать ли и Мясковскому, если не надолго, то могу (месяц, скажем) — это копия с моей. "Звездоликий" в клавире вышел. Прислать ли его Вам? "Фавна и пастушку" выслал еще из Кларана зимой, если не получили, то пришлю. И. Стравинский С. С. Митусов— И. Ф. Стравинскому [Петербург] [после 12 июля 1913 по ст. ст.] Дорогой. Вот как первый куплет: Мы, все твои дела, пришли напомнить О том, что совершил ты нас давно. Мы, все твои дела и мысли, О, вспомни ты о нас, Вспомни ... К сожалению, двух последующих не помню. Может быть, тоже нужно было бы исправить. Письмо написал и отдал нотариусу. Черкни, если время есть, нет ли закавык или как вообще. Целую. Степа С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому [Петербург] [около 15 июля 1913 по ст. ст.] Завтра, послезавтра вышлю. Первая часть песни Соловья у меня вышла пока так: Ночь синяя уж близится к концу. Мерцанье звезд с дыханием душистым Цветов слилось, и я не знаю больше, Где звезд мерцанье, где цветы, И белой розы куст стоит в слезах. Перед этим, после того, как Император просит барабанов, Соловей прилетает и поет: Ах, здесь, я здесь, великий Император. Тебе спою о том, как хорошо сейчас в твоем саду. Ночь синяя и т.д. Сейчас же напиши — годится ли в таком роде, тогда буду продолжать. Целую тебя, детей и Екатерину Гавриловну. Твой Степа В. В. Держановский — И. Ф. Стравинскому Москва 15 [28] июля 1913 Многоуважаемый Игорь Федорович, был очень рад Вашему письму. Спешу ответить на вопросы. Конечно, Н. Я. Мясковский будет страшно рад первой картине балета. До 6 августа его адрес такой: Санкт-Петербург, Садовая 8, кв. 6, Николаю Яковлевичу Мясковскому. После того он приедет ко мне погостить. Лучше ему отправить теперь же, чтобы он ко мне приехал уже au courant [будучи в курсе (франц.)]. Клавир "Звездоликого у меня есть, а "Фавна" я так и не получил — пропал что ли? Всего Вам доброго. Всегда Ваш Вл. Держановский И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу Устилуг 16/29 июля 1913 Дорогой друг Макс! Извини меня, что я тебе так давно не отвечал — письмо твое я получил и очень ему обрадовался. Ты не печалься! Что дирекция не отвечает — это ничего. Я все время об этом помню (то есть о "Метаморфозах") и как только узнаю адрес Дягилева, с ним об этом поговорю и тебе напишу. Я весь в занятия погрузился. "Соловья" сочиняю и веду бесчисленные корректуры. Всегда твой Игорь Стравинский А "Весну" ты все же играй — я уверен, что со временем ты почувствуешь эту вещь. Ее создание доставило мне немало счастливых часов. А тебя я считаю человеком чутким. Подойди же к этой вещи с чистым сердцем. Ей-богу, это не так-то трудно. В. В. Держановский — И. Ф. Стравинскому Москва 19 июля [1 августа] 1913 Глубокоуважаемый Игорь Федорович, сердечное спасибо за "Звездоликого" с автографом. Побольше бы этой и всякой другой "чепухи"! Но самая пьеса у меня уже была: все новое от Юргенсона доставляется "Музыке" немедленно. Другое дело — Кусевицкие и Беляевские издательства: там не любят, что поделаешь! Спасибо и за "Montjoie!"z. Интересно. Ведь вот изменили своему принципу, само отношение! ... А для нас не захотели ... А как интересно было бы хотя бы простое описание парижской редакции "Хованщины"! Ведь никто ничего не знает. Только от Санина и прошел слух, что замысел финала был чрезвычайно интересен, но выполнение будто неудовлетворительно. Отослали ли Мясковскому экземпляр "Весны"? В ожидании от Вас всяких приятных вещей. Всегда Ваш Вл. Держановский В. В. Держановский — Н. Я. Мясковскому Москва 19 июля [1 августа] 1913 [...] P. S. Ждите от Стравинушки посылки. Н. Я. Мясковский — В. В. Держановскому Петербург 20 июля [2 августа] 1913 [...] Получил Юргенсоновскую посылку: [...] "Звездоликий" — прелесть; "Весна священная" тоже скоро будет по зубам. [...] Г. П. Юргенсон — И. Ф. Стравинскому Москва 23 июля [5 августа] 1913 Многоуважаемый Игорь Федорович, вот уже сколько времени прошло, а вопрос о чтении корректуры Симфонии и партитуры "Звездоликого" находится все в том же безотрадном для издателя положении! У нас справляются, когда эти корректуры выйдут из печати ... а мы ничего не можем ответить [...] В ожидании от Вас приятных известий [...] С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому Петербург 24 июля [6 августа] 1913 Дорогой Игорь! Перерыл шкаф, а сборника песен не нашел. Пошел в магазин Ильина и просил, что тебе выслали, как только у них будет (у них этого сборника не было). У нотариуса тоже был. Передачу либретто в твою собственность сделаем на русском языке с переводом на французский. Видел Рериха. Писать декорации к "Соловью" будет он. Он приехал недавно из Москвы, видел Санина, Марджанова и других, и просил меня написать тебе, чтобы ты не беспокоился о сроках, так как на этот счет в Москве настроение благодушное. Там были очень огорчены твоей болезнью и рады твоему выздоровлению. Да, материалы китайские действительно очень интересны (Рерих накупил всякой китайщины), по крайней мере то, что я видел, а видел я меньше половины. Знаешь что? Мне очень не нравится фраза Императора: "однако, что это такое"; в этом есть что-то мещанское и несовместимое с достоинством Императора. Не лучше ли как-нибудь изменить ее, например: "это что?" — с ударением на слово "это". Это, может быть, будет менее понятно, но с сопровождением соответствующего жеста и выраженные в музыке, эти два слова могут быть даже гораздо значительнее и более выражать чувства удивления, от которых не хватает даже слов. Если ты меня понимаешь и одобряешь — напиши, чтобы я знал, что это дело решено; если тебе это не нравится, то можно, конечно, оставить и старый вариант или же придумать еще что-нибудь. Между прочим, зачеркни слово "соловушка" в словах Императора после песни соловья. Будет так: Как хорошо ты спел. Чем наградить тебя, скажи и т.д. Почему-то я думаю, что так будет лучше, а, впрочем, как знаешь. Меня мучает, что все плохо, мучает не на шутку. Половина последнего действия готова. Император лежит под большим балдахином, на груди у него сидит смерть, она надела корону императора, в одной руке она держит драгоценную саблю, в другой — красное знамя. Из складок балдахина выглядывают призраки — добрые и худые дела императора. Призраки — поют одновременно с Императором, даже во время песни соловья; их пение — тоскливо и однообразно. Похоже они все вместе точно шепчут. На фоне этого шептания более ясно выдаются отдельные слова. Призраки: Ты помнишь ли меня? Меня, меня забыл ты? Ты помнишь это? Мы твои добрые дела. О! Вспомни обо мне, Мы злые, недостойные Дела. Меня ты знаешь? Мы добрые дела. Ты помнишь меня? Ты помнишь это? и т.д. Император: Что это? Кто они? Я и не знал тебя, Я и не знал об этом. О! Я не хочу их больше слушать. Я музыку хочу; ах, музыку сюда. Больших китайских барабанов. О! Спой хоть ты, бриллиантовая птичка; Тебя я одарил вниманием своим И золотом и драгоценными камнями. Нет, ты не запоешь: ты заводная, Ведь некому и завести тебя. Скорее Музыки. Больших китайских барабанов. Соловей (прилетает) : Ах, здесь, я здесь, великий император и т.д. Ради Бога, напиши, Игорь. Что думаешь обо всем, а то я не могу дальше сочинять. Теперь пиши мне по адресу: станция Горусово Московской-Виндавской железной дороги, имение Братское. Мне. Целую тебя, всех твоих. Степа Н. Я. Мясковский — И. Ф. Стравинскому Петербург 25 июля [7 августа] 1913 Многоуважаемый Игорь Федорович, глубоко был тронут, получив от Вас партитуру очень мне полюбившихся стихотворений "из японской лирики". Приношу Вам свою искреннюю благодарность, как за этот подарок, так и за партитуру первой картины "Священной весны". Я надеюсь, что познакомившись с инструментальным осуществлением Ваших поразительных по своеобразию и новизне замыслов, мне удастся окончательно усвоить музыку "Весны", которая даже теперь, лишь по переложению, постепенно все больше и полнее меня пленяет. Еще раз от всей души Вас благодарю. Не позже 14 августа, как Вы просите, партитура "Весны" будет у Вас. Искренне преданный Ваш Н. Мясковский P. S. Простите, что отвечаю Вам с некоторым опозданием: Ваша посылка пришла в мое отсутствие, так что распечатал я ее лишь вчера. В. В. Держановский — Н. Я. Мясковскому Москва 29 июля [11 августа] 1913 [...] Получили ли что-либо от Стравинского? И. Ф. Стравинский — А. Н. Бенуа Устилуг 30 июля/12 августа 1913 Дорогой мой друг Александр Николаевич! Давно я Вам не писал и еще более давно не видал Вас — и то и другое мне очень недостает — удовлетворить же могу лишь первое, что я и делаю. Я получил Ваше милое и теплое письмо еще в Париже в Maison de Sante, где я пребывал на излечении довольно-таки долго и где я окончательно исцелился от своей мучительной и длительной болезни. Теперь все это уж в прошлом и, слава Богу, отошло в область, представьте себе, "приятных воспоминаний". Я много видел участия со стороны людей, которым не привык-то особенно верить, с одной стороны; утвердился в добрых братских чувствах Сережи, с другой стороны; и убедился в полном равнодушии всех своих балетных и оперных сотрудников, с третьей стороны. Последнее не очень меня огорчило, ибо я ничего и не ждал от них. Извините, что я так долго размазываю о вещах, которые, наверное, Вас не интересуют. Буду писать о другом — о "Соловье" и о Вашем письме ко мне. Я был очень огорчен. Это Вы сами знаете. Но я не теряю надежды, что мы с Вами его все-таки поставим в Париже, если только что-нибудь новое не помешает нам в этом. Только что получил известие от С. С. Митусова, что Рерих, который очень хотел писать декорации и костюмы к "Соловью", уже согласился с дирекцией Свободного театра относительно этого — и вот я стою перед явлением, смысл которого для меня столь же ясен, сколь ясны очертания предметов, на которые смотришь скошенными глазами. Ради бога, только прошу об одном, чтобы это не дошло до Рериха, которого я очень люблю и считаю прекрасным художником, но которого я вовсе не вижу в "Соловье". А быть может это будет хорошо? Кто знает? Боюсь предрешать! Я ведь сам виноват. Расскажу по этому поводу кое-что. Чувствуя себя очень плохо, как раз перед болезнью, и зная, что оттяжка в подаче соловьиной партитуры неминуема, — я решился прибегнуть к помощи Рериха (имейте в виду, что тогда я уже знал, что Вы не можете писать декораций и прочего для Свободного театра, — сообщил мне об этом Санин), так как он там persona grata, и увидит их всех там раньше, чем я, и скажет обо мне несколько теплых слов. Это с одного конца. С другого же конца, было у меня сильное желание не отдавать своей вещи посредственному художнику, который бы сделал это по обязанности, а не по влечению к самому произведению. Вот я и разговорился с ним о "Соловье" и увидел, что он страшно возгорелся и несомненно желает писать. Я его и подвинул на это. Быть может, это и прекрасно, но спустя некоторое время я начал сумлеваться — так до сих пор и сумлеваюсь ... Что Вы на это скажете? Я об этом рассказывал Аргутинскому — если Вы его видели, он, наверное, Вам уже говорил. Степан Степанович был у меня четыре недели тому назад, и мы сочинили либретто второго действия, и вышло куда как хорошо. Я сочиняю: могу сказать, что втягиваюсь и уже сижу по уши. Японское посольство, состоящее из трех жирных черномазых японских теноров в шитых золотом кафтанах, очень на меня действует: их обращение к Императору вышло страшно. Искусственный Соловей сочинен. Начало все до соловьиной песни то же. А начало очень занятно. Все разговоры и массы, убирающие фарфоровый дворец к празднику, должны происходить при спущенных тюлях (с китайскими тенями) — восклицания: "Фонариков! Фонариков! Живей!" — и восклицание "Ах, это совершенно по-китайски" — я считаю счастливой находкой, с которой вполне вяжется в широкой мере использованная мною гамма, faux-chinois, или, вернее, fausse-Chinoise [псевдокитайская (франц.)]. Разговоры эти смешиваются с расспросами о Соловье и вносят очень оживленный и бодрый характер в начало этого фантастичного действия. Я старался, да и Митусов тоже — избегнуть все то, что могло бы дать пищу для "драматического cabotinage" [комедиантства (франц.)] артистов и певцов. Ах! Как бы я хотел Вас увидеть, рассказать все подробно и поиграть Вам все это. Напишите, будете ли Вы в Москве, куда я поеду до своего отъезда в Кларан, где мы будем опять жить зимой. Целую Вас крепко и ручки Анне Карловне. Ваш Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — С. С. Митусову Устилуг 31 июля [13 августа] 1913 Степа! Два слова, чтобы не оставлять тебя без известий. Письмо твое получил. Очень одобряю то, что ты сочинил из песни Соловья в 3-м действии — это чудесно без преувеличения, и подход ("Ах, здесь, я здесь, Великий Император") великолепен — красив! Согласен также на перемену "однако, что это такое" на "это что". Хотя прежнее меня не коробило. Не разочаровывайся, друг, — это твое свойство и я его знаю — ты никогда ни на чем не можешь остановиться. Но что ты сочинил, уже превосходно и сплавляется с музыкой в один ритмически не разлагаемый блок. Это, по-моему, много значит. Я сочинил: 1) сквозняк, 2) речитатив Кухарочки, 3) трех японских теноров, 4) искусственного Соловья. Иду дальше. Твой всегда Игорь Стравинский Где Рерих теперь? Ну что же, быть может, мои опасения и напрасны и Рерих напишет превосходные декорации — сообщи мне его нынешний адрес. Надо бы написать ему несколько слов. Игорь Н. Я. Мясковский — В. В. Держановскому Петербург [31 июля/13 августа 1913] [...] От Стравинского получил кельке-шоз [от франц. quelque chose — кое-что] и рукопись первой части "Весны". Чертовщина изрядная, но музыка мне начинает дико нравиться, мы с Асафьевым ее с безумным увлечением разыгрывали в четыре руки. Вообще, когда я расправлюсь с симфошкой, я разражусь о "Весне", но это уже много позднее, так как я хочу сделать это прилично. [...] С. П. Дягилев — И. Ф. Стравинскому Париж [1] 14 августа 1913 Когда ты собираешься закончить оперу? Наилучшие пожелания. Сергей С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому [Братское] [начало августа 1913 по ст. ст.] Дорогой Игорь. Не получив от тебя желанного письма относительно первой половины 3-го (сцена с приведениями) действия (послано заказным 31 июля), я посылаю тебе конец. Если ценишь сколько-нибудь мой труд, телеграфируй немедленно: "требуются изменения — письмо следует", или "не годится, переделывай все" и т.д. Пожалуйста телеграфируй. А вот конец. Соловей: И белой розы куст стоит в слезах. Император: Как хорошо... Смерть (сердито): Мне слушать нравится, как ты поешь. Зачем умолкнул, спой еще (немного) [для пятистопного ямба (прим. С. Митусова)]. Соловей: Отдай корону Императору И саблю драгоценную и знамя, — И буду петь до самого рассвета. Смерть: Я все, я все отдам, ах спой еще, Тебя хочу я слушать. (это слишком экспансивно для смерти; предлагаю вариант). Смерть: Я все, я все отдам, смотри. Тебя Хочу я слушать, спой еще. Соловей: Ах! Звезд мерцанье! Ах, цветы! А там, за белою оградой Есть сад другой — Печальный сад умерших. Ах! Как в саду там тихо. Там слышно даже, Как падает роса На мох могильный С ветвей цветущей сливы. Погасли светлячки, Печальный светит месяц, Печальный сад умерших. Смерть: Мой сад! Мой сад! Как стало мне тоскливо, сад! Мой сад! Скорей в мой сад, в мой сад (улетает). Император: Как хорошо, соловушка, спасибо, Я чувствую: ко мне вернулись силы, Теперь не улетишь ты?! Ты страшные виденья разогнал, При дворе Я первой сделаю тебя особой, А эту птицу разобью. Соловей: Ах, нет, ах, нет, Мне лучший дар достался — слезы Вот — высшая награда для певца. Ах, слез тех никогда я не забуду, И буду прилетать к тебе и петь Я каждой ночью. Никому о том Не говори. Прощай, я улетаю. Восходит солнце. Прощай, Великий Император. Последние слова Император должен говорить, приподнявшись на локоть, а при последних словах Соловья задний план сцены бледнеет и тускнеет (по-парикмахерски "сходит на нет"). Слова "Прощай, Великий Император" уже Соловей поет, когда ни его, ни Императора не видно. Солнце освещает первую комнату. На месте, где был виден балдахин Императора, — глухая занавесь. Придворные собираются тревожно, торопливо, в молчании минуты полторы. Затем выходит Император (при сабле, прижимает к груди). Ну и — знаменитое "Здравствуйте" — в ярких лучах солнца. Итак: Прощай, дорогой, жду телеграммы. Твой Степа. На днях вышлю передачу либретто в твою собственность. С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому [Братское] [до 3 августа 1913 по ст. ст.] Грабеж поневоле! Милый Игорь! Вчера зашел к Кусевицкому за твоими романсами и "Весной". О, Боже! Совершенно нехотя, обокрал японца, пришлось переделывать. Как вышло — совершенно не понимаю. Во всяком случае — бессознательно. Ты, конечно, сразу же приметил. Я переделал так: Ночь синяя Уж близится к концу. Предутренний туман Цветы окутал Мерцанье звезд Бледнеет и, сливаясь С дыханием душистым Цветов (и трав) незримых, Трепещет в звездах? И белой розы куст Стоит в слезах. Пока, целую всех. На днях вышлю начало. Твой Степа И. Ф. Стравинский — С. С. Митусову [Устилуг] 5 [18] августа 1913 Степочка! По свойственной мне деликатности не хотел тебе писать, что ты спер из "Акахито" — но это ничего не значит — уверяю тебя, и что первая версия мне нравится больше второй. Оставь так, ей Богу. Твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — В. В. Держановскому Устилуг 12 [25] августа 1913 Глубокоуважаемый Владимир Владимирович! Вот наделал Вам хлопот своей телеграммой Мясковскому! Извините, ради Бога. Дело в том, что у меня такая бездна работы, что с ее корректурной частью я один не в силах справиться. Вот я и решился обратиться к Мясковскому, зная его способность быстро разбираться в чужих партитурах. Я хотел бы очень с ним познакомиться и поговорить об этом, ибо хотел бы ему поручить не только ту вещь, которую имею сейчас в виду, но и некоторые другие. Сейчас мне надобно прокорректировать первую, вторую и четвертую части моей Симфонии. После этого придется корректировать партитуры "Весны священной" и "Соловья". Быть может, он все же решится ко мне приехать, ибо много о чем есть переговорить, в письме трудно обо всем написать. Теперь другое. Прочел я в 141-м номере "Музыки" (не авторизованный) перевод моего письма в "Montjoie!". Должен сказать, что он не только крайне не точен, но и изобилует неверными сведениями, особенно в той части своей, которая касается сюжета моего произведения. Поэтому я решился изменить этот перевод и в том исправленном виде прислать Вам для помещения в "Музыке". Меня очень смущает стиль этого письма, который чуть ли не на ходу был составлен для "Montjoie!"; меня просили дать хоть два слова о "Весне". Для подобного обстоятельства, как сезонная премьера, и на французском языке вышло все же приличнее и складнее, чем тот перевод, который помещен у Вас в "Музыке". Через несколько дней вышлю Вам сие. Пока же прошу не гневаться на меня за все это и верить мне, что я этим письмом (переводом) из "Montjoie!" очень смущен и даже краснею. Посылаю Вам давно обещанную мне Флораном Шмиттом статью о "Sacre", которую он мне на днях прислал и которую Вы мне по минованию надобности возвратите. Это самая обстоятельная статья, появившаяся о "Sacre" в нынешнем сезоне. Пусть Мясковский на меня не гневается, что не пишу ему. Ей Богу, времени нет. Всегда искренне преданный И. Стравинский Вы меня как-то спрашивали о финальном хоре к "Хованщине". Он мне очень удался и с большим успехом был исполнен три раза в Париже. Критика, присутствуя in corpore [в полном составе (лат.)] на премьере оперы и думая, что на премьере исполнялся мой хор (исполнялся хор Римского-Корсакова), выругала его вовсю. На моем же хоре она умышленно отсутствовала, чтобы не попасть в грязную историю, мой хор был Дягилевым специально анонсирован. Если желаете ознакомиться с музыкой моего заключительного хора к "Хованщине", то могу Вам его на короткое время прислать. В. В. Держановский — И. Ф. Стравинскому Москва 16 [29] августа 1913 |
Распечатать страницу
| Тонька |
| Яд орхидеи |
| Текста |
| Cmex |
| mp3 |
| МАЮ.РФ |
P.S.: Возможно, некоторые статьи полностью или частично были взяты с "Агарты". Автора Слынько Н.М.
Большая часть сайта - это материалы, скопированные из простора всемирной паутины, либо перепечатанные из журналов 80-х и 90-х годов. Дата регистрации и создания сайта: 2001-06-25 15:45:10
После 2003 года статьи практически не добавлялись, так как Википедия стала очень популярной. И смысл собирать информацию о музыкальных группах отпал. Ведь в Википедии есть практически всё.