|
||||||||||||||||
| Часть 3 | ||||||||||||||||
| Милый и дорогой Максимилиан.
Шлю тебе свой поклон с твоей родины. Ты вчера мне тщетно тужился говорить по телефону, ибо я не был дома. Очень жалко. Твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — в семью Римских-Корсаковых Устилуг 22 [апреля (5 мая)] 1908 Как здоровье Николая Андреевича? Телеграфируйте и пишите [в] Устилуг. Стравинский И. Ф. Стравинский — В. Н. и А. Н. Римским-Корсаковым Устилуг 24 апреля [7 мая] 1908 Володя, Андрей, дорогие, передать не могу, какой камень лежит у меня на душе, как я болен душой. Ежеминутно думаю о дорогом для меня, любимом Николае Андреевиче, как желал бы я быть близко, знать все, все подробности, а письма идут так мучительно долго. Телеграмму Вашу получил. Прошу об одном — пишите. Дорогие, если бы Вы знали, как мне тяжело; пишите, как писали бы своему брату, ибо Николай Андреевич для меня слишком дорог. Вы это знаете. Узнал я из газет о болезни Николая Андреевича и сейчас же послал Вам телеграмму, которая шла ужасно долго, ибо ответ на нее получил лишь на следующий день вечером. Спасибо маме, которая прислала мне открытку. Больше не буду писать, ибо тяжелые мысли нечего передавать у Вас их и так достаточно. Ваш Игорь А. И. Зилоти — Г. П. Юргенсону Выборг 14 [27] июня 1908 [...] Не захочет ли Ваша фирма приобрести Скерцо для оркестра И. Стравинского (сын знаменитого С. и последний ученик Р.-К.), превосходная вещь, которую я в январе исполняю. Если не прочь, то черкни два слова и я пришлю партитуру для просмотра; наконец-то и у нас модерная музыка пошла! [...] А. И. Зилоти — Г. П. Юргенсону Выборг 18 июня [1 июля] 1908 [...] Я тебе пришлю партитуру Стравинского и ты, просмотрев, все сам увидишь. Я буду это играть в январе, то есть должно быть все готово к 1-му января. Для выигрыша времени — спишись с автором непосредственно. Его адрес: Игорю Федоровичу Стравинскому, местечко Устилуг, Волынской губернии, он просил всегда заказным писать. Я уверен, что он совсем недорого уступит. [...] Н. А-чу страшно нравилось скерцо Стравинского (его последнего ученика) и старик очень радовался, что мне понравилось тоже и что я играю! [...] А. И. Зилоти — Г. П. Юргенсону Выборг 23 июня [6 июля] 1908 Дорогой Гриша! Сегодня есть оказия в Питер и я посылаю [...] тебе партитуру Стравинского. [...] Я напишу М. К. Морозовой, чтобы они исполнили зимой скерцо Стравинского и вступление к "Прометею" [...] Гнесина — в симфоническом собрании. Очень приятно, что эти лица идут не по старой, а по новой дороге: пора русской музыке двинуться, а не сидеть на том же месте! [...] М. О. Штейнберг — М. Ф. Гнесину Любенск 1 [14] июля 1908 [...] Игорь ко дню моей свадьбы сочинил фантазию "Фейерверк", для большого оркестра — нечто вроде марша на 3/4 и прислал сюда партитуру (30 стр.). Мне весьма нравится; музыка весьма типичная для Игоря, вроде "Пчел". Инструментовано блестяще, если только возможно будет сыграть, ибо невероятно трудно. Теперь я не имею от него известий (видел его на похоронах и после), да и сам я ему не писал, все собираюсь. [...] А. И. Зилоти — Г. П. Юргенсону Выборг 10 [23] июля 1908 Вчера Стравинский мне написал, что ты согласен взять его скерцо — что меня страшно радует за Вас обоих — и что я должен вести деловые переговоры — что меня страшно не радует также за Вас обоих, так как моя обязанность, как посредника, автору спускать, издателю поднимать цену, то есть и тот и другой будут бранить! — Я не знаю, что ты предполагал дать, думаю почему-то, что 100, а автор просит минимум 200. [...] А. И. Зилоти — Г. П. Юргенсону Выборг 17 [30] июля 1908 [...] Получил твое письмо и почти во всех подробностях с тобой согласен. Так как я имею "доверенность" на устраивание суммы гонорара [...] я беру на себя предложить тебе для окончания дела, взять скерцо за 100 руб. (пусть же автор меня ругает и зато в другой раз меня не будет просить вести переговоры). Я не люблю не доводить дел до конца — и по-моему это единственный конец. [...] А. И. Зилоти — Г. П. Юргенсону Выборг 23 июля [5 августа] 1908 [...] Очень рад, что ты мне уничтожил одну деловую переписку. Пошли условие (и гонорар) на подпись Игорю Федоровичу Стравинскому, местечко Устилуг, Волынской губернии, заставь его и корректуру держать [...]. И. Ф. Стравинский — Н. Н. Римской-Корсаковой Устилуг 28 июля [10 августа] 1908 Дорогая, душевно близкая Надежда Николаевна! Может быть, Вам не до писем, и Вы подосадуете на меня, что занимаю Ваше внимание этим письмом, но не могу удержаться, чтобы не написать Вам следующее. Я написал пьесу на смерть нашего незабвенного, дорогого Николая Андреевича. Пьеса эта уже инструментована; и вот об этом хотел я известить Вас и Вашу семью. Не знаю, как будет с ее исполнением. Эта мысль меня ужасно беспокоит. Очень уж будет мне тяжело, если не удастся ее исполнить ни на одном концерте, посвященном памяти Николая Андреевича. Я только что написал письмо Зилоти, прося его дать мне совет. С нетерпением буду ждать от него ответа. Ведь действительно, это моя дань великой памяти Николая Андреевича — дань его ученика, которого он любил. Вы, вероятно, поймете меня, дорогая Надежда Николаевна, меня и мои желания! Если Вас не затруднит, попросите Андрея мне написать, получил ли он посылку (заказную бандероль), о которой я ему говорил при нашем свидании в Петербурге. Буду Вам очень благодарен. Всем шлю поклон и горячо целую Ваши руки. Всей душой и мыслями. Ваш Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 1 [14] августа 1908 Вчера получил твою открытку и, как видишь, сейчас же отзываюсь. Дорогой, мне тебя ужасно жалко — но не долго уж осталось, потерпи. Ты пишешь, что заживо разлагаешься, я же могу про себя сказать, что погрязаю в мелочах и жду не дождусь, когда все это кончится. Правда, ты себе представить не можешь, какое количество мелочей, мелких и средних неприятностей сопряжено с окончанием дома. Иногда просто сил не хватает реагировать на это. Стараюсь быть хладнокровным, что иногда мне удается. Большею же частью […] здорово кровь портит. Да что об этом писать — не так интересно! Поговорим лучше о другом. На днях я кончил новую вещь — это то, о чем ты говорил мне, провожая меня в Петербург — оркестровая пьеса на смерть Николая Андреевича. Она уже инструментована и — совершенно готова. Третьего дня я писал письмо твоей маме в Любенск (кажется, она там?) об этом, высказывал ей свое волнение по поводу неизвестности — будет ли пьеса исполнена на одном из осенних концертах, посвященных памяти Николая Андреевича. Об этом я написал уже Зилоти, прося его посоветовать как быть, ибо для меня было бы ужасно тяжело, если бы ее нигде не сыграли и я остался бы в стороне от чествования его памяти — уж слишком близок был я ему! На днях решилась судьба моего Scherzo. Оно куплено Юргенсоном за (horribile dictu) 100 рублей — ассигнациями. Условие вчера мною подписано. Хотел было на их бланках прибавить один лишь нолик, но честность мне не позволила — сумма была проставлена прописью. Когда-нибудь расскажу (теперь долго писать), как любопытно велись переговоры с Юргенсоном. Что касается до Сюиты, то на днях, вероятно, можно будет ее получить в магазине Юргенсона за 6 гривен золотом. Она, конечно, стоит гораздо дороже, но ради популяризации моих сочинений ее продают за вышеупомянутую сумму. Теперь каждый башмачник будет напевать "из меня". Мне кажется вообще, что теперь можно будет вовсе изъять из обращения денежные знаки и расплачиваться моей Сюитой. Но об этом довольно […] ты сам наверное придешь к этому. Я очень рад, что Степа — отец семейства. Я не мог хорошо разобрать в твоем письме как назвал он свою дочь — Злата? Разве есть такое имя? Первый раз слышу, оно мне очень нравится Вот и все! Обнимаю Тебя и жду скорого письма от Тебя. Поздравь Степу. Твой Игорь Стравинский Г. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Печиски 5 [18] августа 1908 [...] Когда ты получишь это письмо, я, верно, буду уже уезжать в Устилуг. Хочу ехать туда в пятницу, 8-го; с радостью думаю, что на днях мы с Гимушкой и Катей увидимся. [...] И. Ф. Стравинский — Н. Н. Римской-Корсаковой Устилуг 11 [24] августа 1908 Надежда Николаевна, дорогая, я не могу Вам передать, с каким волнением ждал от Вас письма и как был обрадован, получив его! Спасибо большое Вам, что Вы так же искренни и неизменны ко мне, как и я. Для меня это страшное удовлетворение. Надежда Николаевна, если бы Вы знали, как я разделяю Ваше ужасное горе, как я чувствую утрату бесконечно дорогого и любимого мною Николая Андреевича! Вы мне пишите, что так же, как и я, желали бы, чтобы моя пьеса была исполнена. Большое Вам спасибо за это. Если только это осуществилось бы. Зилоти мне ответил, что он не считает возможным исполнить две траурные вещи в один концерт, о чем очень жалеет. Советовал мне обратиться к Глазунову или графу Шереметеву, если же тут ничего не выйдет, то написать письма в провинцию, чтобы там исполнили. Надежда Николаевна, разве возможно последнее; ведь мне нужно во что бы то ни стало, до боли, чтоб исполнили в Петербурге, я просто кричать хочу — я должен участвовать в чествовании памяти Николая Андреевича, я это чувствую всеми силами души! На днях я подробно протелеграфировал Володе, чтобы он сходил к гр. Шереметеву или к его дирижеру Владимирову, телеграфировал с уплаченным ответом, дабы не стеснять его ничем и узнать как можно скорее ответ от них, но до сих пор не получил никакого ответа, почему послал сегодня вторичную телеграмму. К Глазунову я не обращался, ибо думаю, что на мое письмо и произведение он не обратит должного внимания, как-то индифферентен он ко мне, и поэтому я невольно стесняюсь обращаться к нему. Был бы Вам страшно благодарен, если бы Вы, Надежда Николаевна, написали ему об этом; я думаю, что он исполнил бы Вашу просьбу, чем бесконечно обязал бы меня. Я думаю, что он исполнит, если это будет Ваше желание. Завтра я ожидаю телеграмму от Володи и, если будет удача, то напишу Вам об этом. Я думаю, что одно другому не мешает, можно было бы обратиться к Глазунову и Шереметеву одновременно, лишь бы не упустить. Буду очень надеяться на Вас, Надежда Николаевна. Главное дело, что теперь составляют программы — не опоздал ли я окончательно и безвозвратно? Это было бы ужасно! Не хочу Вас утруждать более своим письмом. Крепко целую Ваши руки. Искренне и глубоко любящий Вас Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — Ф. И. Грусу Устилуг 19 августа [1 сентября] 1908 Многоуважаемый Федор Иванович! Извините, что беспокою Вас этим письмом. Дело в том, что я решительно не знаю, чему приписать, что мне до сих пор не присылают мою Сюиту. Прислали вторую корректуру, и уже прошло больше месяца, как ничего не получаю. Кроме того, я несколько заинтересован нескромным вопросом о гонораре. Я даже не знаю размер его! Буду Вам очень признателен, если ответите мне на эти вопросы. С истинным почтением Игорь Стравинский P. S. Будьте добры, если Вас не затруднит, ответьте мне заказным письмом, ибо письма у нас зачастую пропадают. Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 19 августа [1 сентября] 1908 Володя, дорогой мой! Тотчас по получении твоей ответной телеграммы я не писал, ибо решил обождать от Тебя известий более или менее определенных, хотя смысл последнего слова в телеграмме "телеграфируй" мне не понятен. Не перепутали ли на телеграфе "телеграфирую", хотя и это не имеет большего смысла, ибо, если ты рассчитывал что-либо устроить, то сказал бы буду телеграфировать. Одним словом, это я к себе не отнес и ничего тебе не ответил. Теперь же опять начинаю сильно беспокоиться; что и как устраивается мое дело? В тот день, как получил от тебя телеграмму или письмо (уже не помню точно), я писал Надежде Николаевне (твоей маме) вторично в ответ на ее милое письмо и просил ее похлопотать за меня у Глазунова, ибо я сам как-то письменно не хочу к нему обращаться — думаю, что не обратит внимания и не ответит, после чего уже неудобно будет обращаться во второй раз. Завтра утром думаю послать тебе телеграмму с вопросом, как обстоят мои дела. Ты знаешь, милый, сегодня я получил газету "Новая Русь", в которой прочитал о концерте Зилоти в память Николая Андреевича и тяжело мне стало, подумав, что неужели мне так-таки не придется участвовать в чествовании его великой и дорогой для меня памяти. Позавидовал я лестной участи Штейнберга. Вся моя надежда на тебя и на твою маму — все, что я могу сказать, даже не сказать, а кричать к Вам в Петербург — это […] ради Бога, устройте, господа, я не могу не участвовать — я должен участвовать в концерте ли Шереметева или Беляевском, но должен. Володя, милый, я сам не свой, ты себе представить не можешь, до чего на меня действует эта неопределенность, да к тому же боязнь опоздать, что программы уже составлены, и я не попаду. Напиши мне письмо, дорогой, не пожалей времени. Наши приехали; уже скоро две недели будет, что они здесь. Я передал им, что ты меня просил. Погода отвратительная, настроение поганое. Ты спрашиваешь, сочиняю ли я оперу? Нет еще. Сочиняю фортепианные этюды, сочинил "Росянку", которую я тебе наигрывал в первобытном виде в Петербурге. Ты прав, Володя — у меня работа идет гораздо скорее, чем раньше. Ну вот и все. Наши, слава Богу, все здоровы. Целуют и кланяются Тебе, что делаю и я. Твой Игорь Если Надежда Николаевна с Андреем приехали в Петербург, то передай им от меня поклон. И. Ф. Стравинский — В. В. Ястребцеву Устилуг 22 августа [4 сентября] 1908 Дорогой Василий Васильевич! Обращаюсь к Вам с корыстными целями. Окажите милостивое содействие в одном важном деле, касающееся близких для меня людей. Дело в том, что в Совет государственного земельного банка послано Киевским отделением того же банка 12 августа за № 11712 заключение отделения (Киевского) о специальной оценке имения Устилуг с деревнями Залужье и Тростянка Владимир-Волынского уезда Волынской губернии. [нрзб.] нам крайне важно, чтобы как можно скорее это дело было рассмотрено в Петербурге и отослано в Киев. Извиняюсь очень за беспокойство, причиненное Вам и прошу Вас очень известить меня (ниже мой адрес), когда может быть рассмотрено дело и отправлено в Киев и, что самое главное, если можете, окажите протекцию, дабы это было сделано возможно скорее. Мой адрес — м. Устилуг Волынской губернии, И. Ф. Стравинскому. Заранее благодарю за хлопоты, будучи уверен, что Вы поможете нам. Пришлите, дорогой Василий Васильевич, письмо заказным, ибо письма у нас пропадают. Сердечно Ваш Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — В. В. Ястребцеву Устилуг 3 [16] сентября 1908 Дорогой Василий Васильевич! Большое Вам спасибо за хлопоты и извинения за них. Вчера посланы были две телеграммы в банк, Вам и Карцеву. От Карцева получен ответ, что дело назначено к слушанию в середине сентября. Нам важно знать, как понимать эту середину — около ли 10-го числа или около 15-го. Мы ему послали мотивировку спешности рассмотрения дела до получения залогового свидетельства. Так что мы думаем, что назначение дела к слушанию в половине сентября [будет] без залогового свидетельства. Теперь буду очень Вас просить, нельзя ли ускорить елико возможно рассмотрение нашего дела и, когда оно будет решено, возможно скорее бы отправлено в Киевское отделение. Еще раз извините за беспокойство. Искренне преданный Вам Игорь Стравинский P. S. Очень прошу Вас написать мне, как только что-либо узнаете. И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 20 сентября [3 октября] 1908 Дорогой! Очень прошу тебя об одной вещи. Посылаю тебе чек на 500 рублей (пятьсот рублей) и прошу тебя сейчас же сходить в банк, взять деньги и перевести телеграфом в Устилуг на имя Григория Павловича — Устилуг, Белянкину. Извини, дорогой, что тревожу тебя постоянно, но делаю это, ибо ты один в Петербурге, к кому я могу обратиться с таким поручением. До сих пор не получил никакого ответа от Глазунова, так что не знаю, в каком положении обстоит мое дело. На днях мы уезжаем отсюда в Киев, где пробудем несколько дней или неделю и затем nach Hause. На днях прибудут в Петербург Гурий с Мамой, тоже из Киева. Они застряли там из-за Маминой болезни. Володя, если тебя не затруднит, заплати за телеграмму (то есть перевод по телеграфу), не вычитая из 500 рублей, как это обычно делается, ибо сумма нужна целиком; по приезде в Петербург я тебе верну. До скорого свидания. Твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — Ф. И. Грусу Петербург 30 декабря 1908 [12 января 1909] Многоуважаемый Федор Иванович! Будьте добры дать переписать партии струнных в моей Погребальной песне в следующем количестве: V-ni I для одного пульта V-ni II [Кроме того, прошу Вас обратить внимание переписчика на переделки им партии вторых скрипок. Дело в том, что на второй странице артист не в состоянии перевернуть страницу — переписчик не поставил паузы (прим. И. Стравинского).] для одного пульта V-le для одного пульта V-celli для одного пульта. Завтра я Вам верну партии и на словах передам более ясно. Уважающий Вас Игорь Стравинский 1909 Ц. А. Кюи — М. С. Керзиной Петербург 21 января [3 февраля 1909] [...] Теперь о модернизме. Он проник всюду и создан людьми малоталантливыми, или бездарными, желающими стать гениями. Для этого они решили делать все иначе, чем делали до сих пор, стали ходить в искусстве на руках и кушать ногами. В живописи явились зеленые облака и голубая трава, белые негры и черные европейцы; в поэзии дикий набор слов, лишенный всякого смысла; в музыке отсутствие музыки и замена ее звуком и поисками звучности. Результат: полная бессодержательность, дикая и глупая какофония, безличность, однообразие и скука! Слава Богу, у нас пока декадентов немного: Штейнберг (хоть и бывший протеже Корсакова), Стравинский и Скрябин. Первые два бездарны, а Скрябина жаль. [...] Ц. А. Кюи — М. С. Керзиной Петербург 25 января [7 февраля 1909] [...] Был вчера в концерте Зилоти. Он продолжает усердно пропагандировать модернистов. Исполнял вчера длиннейшую симфонию Эльгара (около часу) и длиннейшее Фантастическое скерцо Стравинского. Это все та же напыщенная бездарность, отсутствие музыки, погоня за звуками, за оркестровыми эффектами, разными курьезными сочетаниями разных инструментов, отсутствие логики, вкуса, частая фальшь и прочее. А как результат — полное сходство всех модернистов с собою, страшное однообразие их псевдомузыки — или негодование, или скука, судя по темпераменту. A gros public , опасаясь быть обвиненными в отсталости, слушает всю эту белиберду в священном молчании и не смеет не аплодировать. Интересно, долго ли она даст себя морочить таким образом? Боюсь, что долго и что я не доживу до реакции в пользу настоящей музыки, реакции, которую вызовет появление сильного настоящего таланта. Ваш Ц. Кюи Ц. А. Кюи — М. С. Керзиной Петербург 29 января [11 февраля 1909 ] [...] Насчет скерцо Стравинского не смущайтесь, милая Марья Семеновна, я уверен, что оно пройдет у вас с таким же крупным успехом, как и у нас. Музыки в нем мало, но много курьезных звуковых эффектов и к тому же она вполне moderne звук, а ведь москвичи на это очень падки, хотя бы судя по их домам. И еще скажу, что из трех существующих произведений Стравинского все же это самое сносное. Длинное оно только очень. [...] Ц. П. Кюи — М. С. Керзиной Петербург 6 [19] февраля [1909] [...] А действительно жаль, что вы не слышали скерцо Стравинского, вы ведь с модернизмом в музыке совсем не знакомы. В небольшой дозе и на первых порах эта исключительная погоня за звучностью довольно занимательна и забавна. Но большими порциями однообразна и невыносима. Эти господа похожи на человека, который бы выгнал от себя хорошую женщину, а связался бы Бог знает с кем, нафабренным, нарумяненным, но без сердца, да пожалуй, и без ума. [...] С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому Петербург 24 марта [6 апреля] 1909 Песня Соловья Ах, с неба высоты, Блеснув, звезда упала. Она рассыпалась Алмазною росой На розы, что растут В саду вокруг дворца. Ах, розы, голос мой Вы слышите ль в ночи? Склонили ли вы головки Под тяжестью росы? И плачете ли вы, Роняя тихо слезы? С. Митусов И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу Устилуг 12 [25] мая 1909 Дорогой Макс! Во-первых, трогательно целую тебя и твоего ребеночка, желая ему в жизни счастья, еще раз от души поздравляя тебя с Надей. Во-вторых, вот в чем дело. Зилоти мне поручил инструментовать "Песнь о блохе" Мусоргского и таковую же Бетховена (!!!???). Об инструментовке первой он мне писал с недельку тому назад, и я ему ответил согласием; теперь же он мне предлагает инструментовать Бетховена. Вот я и хотел к тебе обратиться с одним вопросом. Вот он. Когда Зилоти тебе давал инструментовать для будущего сезона Баха, предлагал ли он тебе какие-нибудь условия, или нет, и, если предложил, то сколько? — не стесняйся, ибо рассказывать об этом никому не стану. Мне он ничего не предложил, и я не знаю, как быть; самому не хочется и до черта неловко об этом писать, а он ничего об этом не говорит. Будь добр, ответить мне без промедления на это. Скоро ли уедете "en famille" в Любенск? Что делаешь или, вернее, продолжаешь ли симфонию? В каком положении инструментовка ее Scherzo? Я только теперь, то есть последние дни, усердно сел за переинструментовку "Фейерверка", на днях кончу — много переделок. Не знаешь ли, как репетиции "Шопенианы"? Как мои пьесы? Что знаешь, напиши, пожалуйста. Целую тебя в щеку. Сердечно твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской Устилуг [май 1909Р [...] того, чтобы была веская причина для его ухода, или это в самом деле так, но ясно, что как в том, так и в другом случае он не останется. Я и не говорю, ибо с ним каши не сваришь. На днях к нам приезжает из Киева горничная. Знаешь, у них (у Людмилы и тети Кати) была Феня, прачка или горничная, уж не знаю, кто именно, — очень хорошая и человек хороший. Присылаю тебе кой-какие снимочки — нет, не могу, ибо как только что оказалось, без меня их взяли и разослали, да ты ведь, кажется, получила Катю [...] [...] Микой, нашу гостиную и мой кабинет? Ну, вот и все. О себе могу сказать, что "Фейерверк" я кончил и отослал Зилоти, а теперь приступил к опере и держу корректуру моих Двух песен, которые получил от Юргенсона. Обнимаю Вас заочно без счету. Ваш Игорь Следующий праздник с шампанским будет 5 июня, кажется, что опять без Вас. И. Ф. Стравинский — в магазин Кобылина [Устилуг?] [лето 1909?] Прошу приготовить мне полстопы тридцати-пятерочной бумаги по образцу, на котором сие написано и полстопы тридцатидвух-пятерочной бумаги, не изменяя величины сей бумаги, лишь чуточку сдвинув пятерки, но отнюдь, не изменяя величины самих пятерок. Игорь Стравинский Примечание: Бумагу прошу поставить мне самую лучшую, дабы сверх скобления или выцарапывания чернила не растекались бы. Это условие крайне важно! И. Ф. Стравинский — Н. Н. Римской-Корсаковой Устилуг 3 [16] июня 1909 Дорогая Надежда Николаевна, приближается день смерти дорогого Николая Андреевича. Господи, не передам Вам, как эти дни я вновь переживаю прошлогоднюю великую утрату. Особенно чувствительно это для меня теперь, вероятно, по случаю непрестанных мыслей о "Летописи" и о том, что есть в "Музыкальной газете". Как будто мое общение с Николаем Андреевичем не прекратилось, а существует и поныне — вот эта-то фикция и ужасна, по крайней мере, на меня она действует удивительно до чего сильно, и вместе с тем все еще хочется читать о нем и, главным образом, его. О "Летописи" мы подробно поговорим с Вами осенью, когда увидимся. Пока же ограничусь тем, что выскажу свое полное восхищение этой поистине замечательной книгой [Должен сознаться, что, прочтя всю книгу — не заглядывая вперед (а по порядку), я безусловно отказываюсь от того, что Вам говорил весной. Повторяю, что обо всем этом надеюсь поговорить осенью (прим. И. Стравинского)]. Читал рецензии — даже не рецензии, а просто никому не нужный пересказ отдельных мест "Летописи" М. Иванова [Да, к тому же, не доведенный до конца! (прим. И. Стравинского)], во-первых, и донельзя злостное и дурацкое писание Вальтера, во-вторых. Вот уж поистине верна пословица, которую говорят часто Ваши о злом дураке — "Лучше быть таким-то, чем злым дураком", я скажу на этот раз, что она в полной мере применима к Вальтеру. Лучше не знать ни строчки музыки, не уметь писать грамотно по-русски, чем быть злым дураком. Но довольно о них, слишком много внимания им уделяют и без того, а калибр их очень мелок! Давно ли Вы переехали в Любенск? Думаете ли ехать с Андреем заграницу? А мы не забыли обещание Андрея приехать к нам в Устилуг. Что касается до меня, то я много работаю над "Соловьем". Дети наши здоровы, Катя тоже. Погода все время была хорошая. Эти дни почему-то сильно похолодало. Читал о невероятном успехе "Псковитянки" в Париже. Черепнин, обещавший мне написать, как выходят инструментованные мною пьесы Шопена, конечно, не написал, так я ничего и не знаю. Очень жаль. Пока кончаю свое письмо. Усердно Вам кланяюсь и целую Ваши руки. До свидания. Преданный и любящий Вас Игорь Стравинский P. S. Письмо от Макса получил — буду ему в скором времени писать. И. Ф. Стравинский — С. С. Митусову Устилуг 7 [20] июня 1909 Степа, очень прошу тебя сочинять дальше, то есть вторую картину "Соловья", ибо, пока ты это сделаешь, думаю уже кончить первую картину с оркестровкой completemant! Степаныч, милый, как бы я хотел тебе сыграть что сочиняю. Смею думать, тебе бы понравилось. Окончательно сочинено все, кончая песней Соловья, то есть — известное тебе уже вступление, песня рыбака, речитатив ("рассвет уж близится"), который я сильно сократил, ограничившись словами: "Рассвет уж близится, а Соловья все нет. Уж в эту пору каждый день он прилетал и пел; и звонко песнь его в тиши лесной неслась. Ах, было слушал я его, забыв про невод свой и про свои заботы". Вот и все. Затем следуют два куплета песенки рыбака, которые, как первые два, завершаются словами: "Бледен, бледен серп луны, слышу тихий плеск волны". Это будет так: — (только не удивляйся! — выйдет стильно). Pizzicato в духе "Шехеразады", сам знаю, но музыка иная. Дух восточный, я очень рад. Насколько замечаешь, я ставлю этот припев после двух куплетов, а не после каждого, как это предполагалось сначала. А то уж больно затянуто было это повторение после каждого куплета. Ну вот. После этого появления Соловья и его песнь. И все, кончая песнью, сочинено. О песне не буду ничего писать, ибо слишком, быть может, небеспристрастны мои суждения о ней. И так, Степаныч, очень прошу тебя поторопиться и, если бы в случае ты забежал немного вперед и сочинил бы песенку Соловья во втором действии ("о добрых сердцах"), то, приславши мне ее, сделал бы огромное удовольствие. До свидания, Степа. Пиши мне. Твой, надеюсь дорогой, Игорь Стравинский С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому [Петербург] [начало июля 1909] Дорогой друг мой Игорь! На днях пришлю тебе кое-что. У меня уже готов маленький разговор после песни Соловья и кое-что из самой песни. Не знаю, подойдет ли размер: куплет правильно Собственно говоря: не правильно — совершенно то же самое, и таких четыре (не длинновато ли?). Каждые два стиха следует соединить в один. Впрочем, для музыки это мало имеет значения. После песни Соловья следует обращение к нему Императора (Император сильно растроганный) Как хорошо, соловушка, Ты (с)пел, чем наградить тебя? Скажи (к придворным) — я жалую ему На шею туфлю золотую (или две последние строфы без "скажи") Свою я туфлю золотую На шею жалую ему или: Скажи, я жалую ему с своей ноги на шею туфлю Последнее мне кажется хуже всего (это первоначальный вариант). Ну что же, затем следует песня Соловья: Приблизительно так: Бог видит, с избытком за все награжденья Я слезы видал на глазах у тебя. В слезах Императора дивная сила, Какой же награды желать мне еще! Да, перед этим можно еще вставить фразу, смоченную "ахами", о том, что награды, дескать, мне не нужно, чтобы связать слова Императора соловьиными.. Дальше идет хорик или, как ты там хочешь, поют дамы на слова: Очаровательно, вот милое кокетство, так он поет… и т. д. Может быть, этого у тебя и совсем не будет, хотя у Андерсена это как раз после песни Соловья, впрочем, это не так и важно. Теперь первая сцена второго действия. Я требую, чтобы ты мне прислал канву. Дело в том, что тут не столько слова, сколько музыка — ведь это все отдельные фразы, восклицания, быстрые разговоры, написать это будет легче другого, тут возможны и повторения целых фраз и отдельных слов. Напиши мне скорее, чем ты недоволен. Я тогда примусь за отделку, а то так трудно, не знаешь, в каком смысле исправлять; на днях вышлю песню. Теперь о себе. У моей дочери было воспаление легких (обоих), чуть-чуть не умерла. Стон и скрежет зубов, да и теперь она все хворает. Это очень тормозило и т. д. Ну, а пока поклон Екатерине Гавриловне. Твой Степа Читал ли Гофмана и что [?] И. Ф. Стравинский — С. С. Митусову Устилуг 21 июля [3 августа] 1909 Очень и очень понравилось мне начало второго действия, то бишь картины. Я его приемлю. Сочини, пожалуйста, скорей, песню Соловья и напиши, что ты думаешь о китайском императоре. Поясню. Что ты должен сказать, усевшись посреди зала на трон (после чего поет Соловей). Вообще составь скорее сценарий 2-й картины. Это очень для меня важно. Ах, Степа, Степа. Как бы мне хотелось тебя познакомить с "ахами" моего Соловья. Я им придал в опере первенствующее значение. Вообще 1-я картина полна самых реальных (не пугайся!) контрастов. С одной стороны Соловей [Это олицетворение души (Боже! Как опакощено в наше время это слово!) (прим. И. Стравинского)] и лоно природы, с другой кучка полубалаганной китайской знати. Из-за последней Соловей еще рельефней выступит во всей красоте своей интимности. Я уже почти совершенно окончил 1-ю картину. (Я сочиняю вместе с оркестровкой, иначе, по-моему, не должно быть никогда!) [Но оттого-то и идет медленнее, чем я думал (прим. И. Стравинского)] Система лейтмотивов у меня почти совсем отсутствует. Вместо них — это напоминания слушателям, о чем идет речь, у меня музыка вводит слушателя в настроение и стиль того или иного лица или предмета. Все это относится главным образом к Соловью и к природе. У китайцев наоборот. Система лейтмотивов сужена до карикатуры. Камергер (так я, собственно говоря, по Андерсену назвал главного приближенного) имеет лейтмотив, состоящий из пяти нот: (последняя, 6-я нота до уже была наверху); кроме этих нот он почти не поет ничего; конечно, он поет их в разных тональностях с разной ритмовкой, но сохраняя при этом те же самые интервалы. Бонза поет те же пять нот с конца начиная, то есть так: Девушка-кухарочка имеет два quasi-leitmotiva с оживленными, соответствующими ее возрасту фигурами! Вот так здорово. Подумаешь, пожалуй, что я заглянул в метрику. Теперь вот что. Пожалуйста, Степа, достань у кого-нибудь, или, если не можешь достать, то купи и перешли мне "Ярь" Городецкого. Дело в том, что, как тебе известно, я продал свои два романса на слова Городецкого Юргенсону, от которого уже более двух месяцев тому назад получил корректуру и никак не могу расставить знаки препинания. К счастью, в каком-то сборнике мне удалось найти "Весну" ("Звоны-стоны") и я расставил знаки препинания, а "Росянки" у меня нет. Быть может, ты сможешь […] это стихотворение с точным обозначением знаков препинания и вышлешь мне. Буду тебе очень благодарен. Кроме того еще одна вещь. Зайди к Кнопу (магазин на Невском) и купи десять коробок больших шведских спичек за 3 рубля и перешли мне их. Если у тебя нет денег, пришли все это наложенным платежом. Хотя опять затруднения со спичками, магазин не берется пересылать огнеопасные предметы. Купи и пришли! [Только на почте не заявляй, что это спички, иначе тебе придется взять их обратно (прим. И. Стравинского)] А я тебе сейчас же вышлю 4 рубля. Читаем Гофмана. Какая прелесть. Как я тебе благодарен, что ты меня натолкнул на него. "Фермата" — это сначала и до конца один восторг. В рассказе о Полине мне особенно понравилась фантастическая тетушка с ее желудочными каплями. Необыкновенно хорошо! Я тебе еще не написал, кажется, что я продал "Фейерверк" за границей Schotts Sohne (Mainz) — верно знаешь это издательство Вагнера (трилогия) — продал я за 200 марок. Мало, но лестно, что у них выйдет в печати. Вопрос об авторском вознаграждении за исполнение (Auffuhrungsrecht) еще не выяснен. Кажется, они хотят его целиком забрать. Целую тебя крепко-накрепко. Твой Игорь Стравинский Г. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 17 [30 ] августа 1909 [...] Гимушка все [...] не отходит от своего письменного стола и рояля, и сочиняет "Соловья": первый акт кончен и оркестрован уже совсем. Теперь сидит за дальнейшим, но принужден будет прерваться другой необходимой работой по заказу Зилоти — оркестровкой "Блохи" — ха, ха, ха, хи. Вы наверное услышите и сами будете судить — но мне лично страшно нравится его музыка ("Соловья"). С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому [Оредеж] [начало сентября 1909] Дорогой Игорь, относительно твоих поручений вышло слабо: о спичках я не беспокоился, так как знаю, что они тебе вовсе не так нужны, как "Ярь", которую (по моему поручению) Володя искал во всех книжных магазинах и не нашел. По-видимому — распродано. Это меня беспокоит. Как-то ты будешь расставлять знаки? Я сижу в Оредеже и раньше 15-го сего месяца мне в Тверь никак не попасть. Прости. Прости также и за то, что долго ничего не присылал; причин масса. Во-первых, все, что я ни напишу, кажется мне так слабо, что стыдно присылать; во-вторых, письмо твое я получил очень поздно, так как из Петербурга не знали, куда посылать его — в Бологое или на Оредеж. Теперь слушай песню Соловья Взгляни в свое сердечко, Что в нем увидишь ты? То сад благоуханный, Пестреют там цветы. Мы в сердце солнце носим И солнце то — любовь, Когда ж цветочки вянут, Я жизнь даю им вновь. Тогда пою я песню, И лишь заплачешь ты, Слезами, как росою, Ты воскресишь цветы. Коротко и худо, не правда ли? Не отчаивайся, друг. Если уж очень не понравится, то и другое напишем. У меня на всякий случай есть и варианты, да и слова другие. Как у Андерсена Император до песни Соловья ничего не говорит, надо воспользоваться кивком головы. Я думаю так. А лишь Император садится на трон, первый министр говорит в таком роде: Великий Император, Соловушко уж здесь И твоего лишь знака Смиренно дожидает. Тогда Император может кивнуть головой, перебив этим придворных, или же просто сказать: Мы слушаем.. Пока, Игорь. Целую всех. Пиши на Петербург, так как здесь заказные письма трудно получать. Мне из Петербурга тотчас же будут высылать (в тот же день). Поклонись всем, кого знаю. Степа С. С. Митусов — И. Ф. Стравинскому [Петербург ?] [сентябрь 1909] Еще изменения Дорогой! Я думаю сделать маленькие изменения в песне Соловья во втором действии. Второй куплет: Ах, сердце грустное, Туман передрассветный, Слеза прозрачная, И месяц, и слеза. Третий куплет: Ах, сердце нежное, Ах, небо синей ночи, Мечты весенние, И звезды, и мечты. Впрочем, "весенние" может заменить словом "любимые"? 1910 М. О. Штейнберг — Н. Н. Штейнберг Петербург 29 апрели [12 мая 1910] [...] Игорь надеется уехать в субботу, если только кончит — осталось все после Поганого пляса. Партитура внушает страх — не знаю, как Ч. с ней справится. М. О. Штейнберг — Н. Н. Штейнберг Петербург 2 [15 мая 1910] [...] Говорил по телефону с Игорем; он мне сообщил, что кроме Черепнина балетом будет дирижировать Габриэль Пьерне, парижский композитор и дирижер. Уезжает Игорь в среду — осталось оркестровать только апофеоз. [...] Н. Н. Римская-Корсакова — С. Н. Римской-Корсаковой [Любенск ?] 8 [21] мая 1910 [...] Относительно Макса, милая Соня, ты глубоко ошибаешься и слишком поспешно заключаешь. Что он талант — это несомненно. [...] Папа, так же как и Глазунов, всегда считали его выдающимся по таланту. Он даже ставил его выше Стравинского, что я оспаривала в общем, хотя в частностях Макс несомненно был более одарен музыкально, чем Игорь. У него абсолютный слух, чего у Игоря нет, у него удивительная чуткость к красивой гармонии, хорошему голосоведению, чего опять-таки у Игоря нет. Направление их различное. Игорь очень умен, пожалуй, умнее Макса, который зато более разносторонен, он многим интересуется и многое знает. Если можно выразить их направление в самых общих чертах, двумя словами, то я бы сказала так: Игорь стремится к новизне во что бы то ни стало, а Макс — к красоте. Последнее для меня симпатичнее, за это же и папе ценил его больше Игоря. [...] Относительно Игоря я скажу, что, несмотря на его также несомненную талантливость, ум и горячую натуру (может, более, чем у Макса), музыка его, на меня по крайней мере, не производит сильного впечатления. Я не знаю ни одной его вещи, про которую . я бы сказала: "Ах, как хорошо!", которую хотелось бы мне играть много раз [...]. Я объясняю это тем, что у него нет настоящей музыкальной красоты, его гармонии грубы или недостаточно изящны, мелодия, конечно, как ныне подобает, отсутствует и очень заметно намерение щегольнуть и поразить новизной. Но в то же время новизна-то его не особенно нова — он сильно подражает современным французам, иногда копирует их, но, так как он прошел у папа хорошую школу, то техника его гораздо выше, чем у всех этих Равелей, Дебюсси и компании. Он очень заботится о том, чтобы доказать, что все у него логично и правильно, а красиво ли это — для него это последний вопрос, лишь бы было ново. Не знаю, что из этого дальше выйдет, но пока мне его направление совсем не нравится. Папа как-то сравнил Игоря и Макса с Мусоргским и собой. Это отчасти верно, но Мусоргский при своем стремлении к новизне, разрушении авторитетов и иногда кривляний, по силе и оригинальности таланта на две головы выше Игоря. Мусоргский ни на кого не был похож, ни кому не подражал, создал собственный стиль. Не думаю, чтобы Игорь, даже в отдаленном будущем, сделал бы что-нибудь подобное. Конечно, и папа" не приравнивал его к Мусоргскому, а только хотел этим сравнением указать на общую черту — стремление к новизне и оригинальности. Этот разговор можно бы еще долго продолжать, но так скучно писать. [...] Д. С. Стеллецкий — А. Я. Головину [Париж] [14/27 июня 1910] [...] Остаюсь до воскресенья, хочу видеть "Жар-птицу". Видел ваши поразительные рисунки к костюмам. Мне страшно нравится музыка Стравинского (оркестр) и танцы. Я думаю, все вместе с Вашей постановкой будет иметь вид поразительный. Серов тоже отложил свой отъезд из-за этого балета [...]. И. Ф. Стравинский — Н. Н. Римской-Корсаковой Берлин [17] 30 июня 1910 Дорогая Надежда Николаевна, не знаю, застанет ли Вас это письмо в Любенске, во всяком случае его Вам перешлют. Спешу Вас уведомить, что я был у нотариуса Фламон-Дюваля (24, Rue Lafaette), который просит Вас немедленно сообщить ему адреса всех сонаследников, и кто из них лично будет в Париже. Те из них, которые приедут в Париж, подпишут общую "прокурацию" на месте, а остальным он разошлет для подписи. Деньги, имеющиеся там, после этой операции можете получить Вы за всех. Документы, которые Вы мне передали, взял себе Фламон-Дюваль. Очень жалею, что Вы с Андреем не были свидетелями моего успеха. В этом сезоне "Жар-птица" имела наибольший из всех балетов успех. Я пишу из Берлина по пути в Устилуг, откуда со всей семьей еду в Бретань, где пробуду два месяца, оттуда в Лозанну (на три месяца), а потом в Ниццу на зиму. Пока пишите мне в Устилуг, буду счастлив получить от Вас письмецо. Ваш И. Стравинский И. Ф. Стравинский — Н. К. Рериху Устилуг 19 июня [2 июля] 1910 Дорогой Николай Константинович! Только что вернулся в Устилуг из Парижа, как еду завтра же обратно с женой и детьми. Такая исключительная поспешность вызвана желанием жены увидеть и услышать хоть раз "Жар-птицу", которая в последний раз пойдет в четверг 24 июня старого стиля. Впрочем, Вас надо посвятить в наши грандиозные планы, о которых Вы еще ничего не знаете. Дело в том, что мы будем проводить весь год до следующей весны за границей. Сперва едем в Бретань, куда и прошу Вас адресовать по следующему адресу: Mr. Strawinsky, villa Mauricette, La Baule, Loire inferieure (Bretagne, France). Там будем до осени. Осенью едем в Лозанну, где пробудем до 1-го ноября нового стиля. С 1 ноября по 1 апреля живем в Больё (Beaulieu) около Ниццы. Вот наши планы. Недурно? Теперь вот что. Моя "Жар-птица" имела большой успех в Париже, но оказалась вещью столь трудной, что представляется положительно невозможным играть ее в этом году где-либо в ином месте (оркестровых репетиций было девять — достаточно сказать это, чтобы понять, что в этом сезоне разучивать с новым оркестром немыслимо). Единственно, что было в силах сделать, это удвоить число представлений, но и это не в полной мере удалось, и дадут всего лишь два supplimentaira , после очередных трех абонементов — 22-го и 24-го (вторник и четверг) июня. Вот к 24-му, то есть к четвергу, мы как раз и поспеем. Успех "Жар-птицы", понятно сильно окрылил Дягилева в смысле дальнейшей совместной деятельности, и потому я не без основания полагал, что рано или поздно (относительно, конечно) придется ему объявить о нашем с Вами заговоре. Обстоятельства не заставили долго ждать этого. Дягилев предложил мне писать новый балет, на что я ответил, что занят уже сочинением нового балета, о сюжете которого не желал бы до поры до времени говорить. Дягилева это взорвало! Как, говорит, от меня секрет? От меня, мол, все делают секреты, то Фокин, то Вы (то есть я) — я ли, мол, не из кожи лезу etc, etc, etc..Делать нечего, вижу, что не выкрутиться, прошу только не разглашать и говорю, что я, мол, с Рерихом задумали нечто. Он (Дягилев) с Бакстом в восторге. Бакст говорит, что это очень благородно с моей стороны! (?) Я так думаю, что они опасались Бенуа, то есть моих секретных заговоров с Бенуа, о которых в виде предположения сейчас же сказал Дягилев и что очень обидело бы его. Ля Боль [29 июня] 12 июля 1910 Кончаю письмо в Ля Боль, ибо не было времени его кончить в Париже, где мы пробыли три дня. "Жар-птица" имела все тот же большой успех, чему, конечно, я очень рад. Но должен сказать, что то, что касается Головина и освещения, обстояло не совсем благополучно. Когда увидели балет в костюмах Головина с его прекрасной декорацией, то, по крайней мере мне, как, впрочем, и многим (Андрею Корсакову, который поспел на последний спектакль в четверг вместе с Колей Рихтером), стало ясно, что в сущности ничего из наших с Фокиным планов о Кащеевой жути не вышло: музыка с танцами была сама по себе, а лица в костюмах сами по себе — просто наряженные актеры. Очень, очень грустно — освещение, которым заведовал сам Дягилев, дабы спасти балет, было тоже неважно и подчас просто невпопад. Дело в том, что дирекция Opera вредила нам в чем только могла, ибо она не хотела отдавать театр для русских спектаклей и сделано это было разными comtessами Греффюль и cmp. (патронажем). Теперь обстоятельства сложились так, что Дягилев с Фокиным как будто бы форменно разошлись. Я хочу сделать так, чтобы меня это не касалось. Дягилев имел бестактность мне сказать, что вопрос участия Фокина в "Великой жертве" решается очень просто, заплатить ему, и конец. Но дело в том, что Дягилев даже не поинтересовался узнать, хотим ли мы работать с кем-либо иным. Он думает, что если с Фокиным не удастся примириться, то он (Дягилев) будет работать с Горским, о котором я впервые услышал. Быть может, Горский гений, но не думаю, что Дягилеву было […] безразлично потерять Фокина. Фокина приглашают в Америку на очень выгодных для него условиях. Дягилев собирается также в Америку наколотить деньгу. Вот, понимаете, и выходит, что один другому должен перегрызть горло. Я счастлив, что уехал от всей этой сутолоки и омерзительной закулисной жизни. Она воняет, а я предпочитаю запах сосны и моря. Живу теперь, как видите, в Ля Боле на Атлантическом океане. Место очень скромное, переполненное детьми всякого возраста. Дорогой из Устилуга в Париж вспоминал Вас по различным поводам, в особенности же по поводу Вашей правоты в смысле выбора маршрута Варшава — Берлин — Париж. Конечно же, Вы правы! Извиняюсь за спор по телефону! Теперь вот что! Я утерял тот листок, где записал либретто "Великой жертвы". Ради Бога, пришлите мне его тотчас заказным вместе с листком-памяткой, который я у Вас оставил и не взял при отъезде. Адресую Вам по петербургскому адресу, ибо Вы мне не написали Вашего Гапсальского, что очень досадно. В ожидании Вашего ответа жму Вашу руку, троекратно лобызая Вас. Крепко любящий Вас Игорь Стравинский А. Н. Римский-Корсаков — Н. Н. Римской-Корсаковой Париж [24 июня] 7 июля 1910 [...] Наконец дождались "Жар-птицы". Постановка балета меня также разочаровала. Это совсем не то, чего я ожидал. Фантазия художников работала совсем не в ту сторону, в которую следовало бы. Никаких страхов, ничего ужасного, кошмарного в Кащеевом царстве не было, все было очень нарядно и весело по балетному. Музыкой я остался очень доволен. Конечно, за один раз трудно осилить все тонкости оркестровки, тем более, что глаза разбегаются на танцы. Но общее впечатление превосходное. Звучность необыкновенно яркая и нарядная, какая-то радужная паутина. Отдельные вещи меня прямо восхитили, например, Колыбельная, Хоровод, Вступление. Трудно передать в письме подробности впечатления. При свидании расскажу. Во всяком случае чувствуется яркая талантливость автора. Представь, вчера в балете мы встретились с Игорем, Екатериной Гавриловной, Гурием, Анной Кирилловной. Они находятся проездом в Париже. Сегодня мы с ними свидимся. Игорь кажется плавает в блаженстве от успеха балета, от тех похвал, которыми его здесь засыпали и засыпают. Он в восхищении от французов, говорит, что только здесь и есть истинный вкус к искусству и т. д. Он, кажется, даже поговаривает о том, чтобы переселиться совсем за границу. Все это заставляет разумного человека сильно покачать головой. Вчера об особенном успехе русского балета трудно говорить. Зал был, правда, полон публикой самого блестящего вида. [...] Аплодисменты были, но о каком-нибудь восторге публики не может быть и речи. На первых представлениях, говорят, Игорь имел большой успех. Его вызывали. [...] И. Ф. Стравинский — Н. К. Рериху Ля Боль [14] 27 июля 1910 Дорогой Николай Константинович, на днях послал Вам открытку из Бур де Бац (куда мы направились для развлечения и из любопытства), в которой я обещал Вам написать письмецо о последних событиях. Дело в том, что вскоре по приезде моем сюда, в Ля Боль, Дягилев телеграфировал мне следующее: "Когда будете в Париже? Необходимо свидание между таким-то и таким-то днем". Не предполагая быть в Париже теперь и не будучи при деньгах (я довольно далеко живу от Парижа), я ему телеграфировал, что сижу без денег и могу приехать лишь в том случае, если он мне пришлет деньжат. Никакого ответа. Я подумал, что он обиделся, что я такой денежный, и послал ему вторую телеграмму с разъяснением, что действительно я не мог бы приехать за свой счет — слишком, мол, накладно — никакого ответа. Не знаю, что и думать. Бог с ним в таком разе. С нетерпением жду от Вас известий, открытку отправил в Гапсаль по адресу: Прибалтийский край, г. Гапсаль, Рериху — быть может, дойдет. Первое письмо послал по Петербургскому адресу и до сих пор не знаю, получили ли Вы его или нет. Напишите, ради Бога, Ваш адрес как следует, а то я в полном неведении, куда писать и как писать. А между тем мне очень много есть, что писать о нашем будущем детище. Пока я в заботах о здоровье семьи, в постоянных прогулках и т. д. и т. д. Написал два романса на слова Верлена и в нетерпеливом ожидании либретто нашего балета (то есть как первоначального, так и последующего, выработанного Фокиным с нами). Целую Вас, ибо крепко Вас люблю. Вам devoue Igor Stravinsky Мой адрес: Mauricette, La Baule s/m, Loire Inferieure, Bretagne, France. Поклон от жены и от меня Елене Ивановне. P. S. Начал набрасывать кое-что для "Великой жертвы". Делаете ли Вы что-нибудь для нее [?] М. О. Штейнберг — М. Ф. Гнесину Любенск 2 [15] августа [1910] [...] Мне очень грустно, что [нрзб.] я остаюсь совсем один, так как Стравинский, после своего успеха в Париже, окончательно вскружившего ему голову, решил остаться на зиму во Франции (отчасти и по семейным обстоятельствам). Между прочим, Андрей был на "Жар-птице" и остался весьма доволен (сам Игорь не счел нужным черкнуть хотя бы два слова) музыкой, постановку же ругает. Игорь упоен французами и говорит, что только они умеют по-настоящему ценить искусство. [...] М. Ф. Гнесин — М. О. Штейнбергу Москва 7 [20] августа 1910 [...] Статью о "Жар-птице" читал. Письмо Надежды Николаевны не попалось мне. Я только читал в "Новом времени" корреспонденцию из Парижа, что серьезная французская критика восторгалась балетом Стравинского [...]. Н. Я. Мясковский — С. С. Прокофьеву Петербург 13 [26] августа 1910 [...] ему [Зилоти] нужна рекламная новинка, а вовсе не хорошая или интересная музыка. "Пляска поганых", "Танец амазонки" и тому подобные безделки — вот его пища [...] И. Ф. Стравинский — А. Н. Бенуа Лозанна [24 августа] 6 сентября 1910 Дорогой Александр Николаевич, на-днях получил пересланное мне из Ля Боля письмо с двумя снимками. Очень Вас благодарю за это. Снимки вышли недурно, жаль, что пропал тот, где мы с Вами, ибо это было бы для меня очень лестным и приятным воспоминанием. Что касается сочинения с Вами какого-либо произведения после "Великой жертвы", то я остаюсь при том же мнении, то есть что это должно непременно состояться, невзирая ни на какие обстоятельства. Получил от Рериха письмо, который пишет, что получил от Вас — и что Вы одобряете весьма. Мне очень это приятно, и я непременно хочу, чтобы Вы нам помогали бы с "Вашим знанием сцены", ибо, кроме хорошего, ничего от этого не выйдет. Спасибо Вам за милое художественное отношение. Ваш Игорь Стравинский Поклон от нас Вам и Анне Карловне. Сообщите непременно мне Ваш петербургский адрес. Я его забыл. И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Лозанна 24 августа/6 сентября 1910 Володя, мой милый друг — крепко обнимаю тебя и поздравляю с сынком, которому желаю счастья также, как и его родителям, искренне и дружелюбно, Я тебе ни разу не писал все время как мы с тобой не виделись — но это ничего, ибо, что я свинья это известно, если и не всем, то очень многим. Я не писал, во-первых и в главных, твоей матери — не ответил на ее милое письмо и никак не могу (чем дальше, тем хуже!!!) решиться написать, а написать есть о чем. Мне кажется, что, если она только узнает адрес на конверте, — изорвет письмо и даже читать его не станет, ибо это будет (и только это) достойным ответом на мое хамство. Если бы ты взял на себя смелость спросить ее, могу ли я ей написать и не будет ли Надежда Николаевна рвать моего письма? Если нет, черкни словечко, и я тотчас же ей напишу. Во-вторых (видишь какие у меня бывают карамзинские периоды), хамство было учинено относительно Пьерне, который мне прислал свой портрет с блестящей надписью и я не ответил ни слова. И опять-таки тоже: чем больше времени проходит, тем труднее приступить. В-третьих, Андрею ничего не писал; да, впрочем, я и забыл, что он мне ничего тоже не писал. Значит — в третьих не существует. В-четвертых, Степа мне не писал и в-пятых, ты мне не писал. Следовательно и мне тебе не приходится писать. Твой Игорь Стравинский Впрочем, виноват. Живем мы пока, как видишь, в Lausanne (по-швейцарски называется так этот город). Город живописно расположен над Женевским озером (Lac Leman); географический центр озера расположен на 46° 27 северной широты и 6° 32 восточной […] меридиана Гринвич на 515 метров над уровнем моря. Достаточно сказать, что в этом городе 60 000 жителей, среди которых насчитывают до 13 000 знатных иностранцев, чтобы понять, что такой город смело может быть главным городом кантона Во (Vaud) — этого грандиозного и дивного кантона, расположенного, как это ни странно, тоже на севере Женевского озера (по-немецки Genfer See). 30 августа/12 сентября [1910] Быть может, тебя это не интересует, так ты напиши. Следующий раз я не буду метать бисер своих географических знаний перед такими поросятами, как ты. Впрочем, виноват. Тебе, быть может, другое интересно? Как мы поживаем, скажем? Изволь — в данное время наша семья разъединена улицей, живем мы друг против друга, то есть наши дети, мама, Гурий, Софья Дмитриевна и няня в пансионе, а мы с Катей в клинике, ибо тут мы надеемся размножиться, но все что-то не множимся . ..только делимся, как я тебе заметил об этом выше, когда писал о том, что живем теперь отдельно. Я себе снял для занятий комнату в пансионе, где живут наши. Комната в мансарде совершенно отдельно, никто мне не мешает и можно хорошо работать, что я и делаю. В Ля Боль (Бретань) — географических сведений не привожу, ибо, очевидно, тебя это не интересует — я сочинил Два романса на слова Вердена (французский текст), которые уже продал Юргенсону. Сейчас работаю над несколько большим произведением, после которого начну уже (как следует работать) балет, о котором ты, верно, знаешь из газет. О подробностях можешь узнать у Андрея, который в курсе дела. Напиши мне, пожалуйста, о своем здоровье и о том, как поживает твой сын и как себя чувствует твоя жена. Сама ли она кормит младенца? Тебя целую крепко. Твой Игорь Стравинский Мой адрес: Lausanne, Clinique Mont Riant, Avenue de la Gare. Посылаю тебе сувенир о себе мою карточку у Шильонского замка, […] которую ты сам отреагируй. Если увидишь Степу, скажи ему, что невредно бы мне написать. Он, кажется, с Катериной Филипповной тоже размножился. Так вот, пусть напишет — кто родился. Теперь, кажется, других вопросов своим товарищам не задаем. Просьба: пожалуйста, зайди в магазин Юргенсона и купи (только не на мое имя) сборники русских песен, какие имеются, кроме двух тетрадей сборника, составленных Николаем Андреевичем и первой тетради Балакирева, ибо это у меня есть. Извини, что я тебя прошу об этом (быть может, денежно это тебя стесняет?). Пришли их мне наложенным платежом. Только Юргенсону не говори обо мне ни слова, ибо я ему должен, а заплатить сейчас буквально не могу. Ты представить себе не можешь, что нам стоит жизнь и что она еще будет стоить. Но не жалко этого, если впрок. До [нрзб.] пока что впрок. О Кате трудно судить, ибо она в таком положении, при котором всегда хорошо себя чувствует. Насколько ей принесет пользу поездка — покажет время. Я все-таки думаю приехать в Петербург на несколько дней к исполнению "Жар-птицы", то есть к 23 октября, оттуда поеду в Москву, где также (через неделю) будут играть ее , а оттуда в Ниццу. С. П. Дягилев — Н. К. Рериху Париж [26 сентября] 9 октября 1910 [...] P. S. Как досадно, что Стравинский не поспеет к весне с балетом, но се gui est remis, nest pas perdu [то, что отложено, не потеряно (франц.)]. И. Ф. Стравинский — А. Н. Римскому-Корсакову Кларан [9] 22 октября 1910 Дорогой друг, я тебе очень признателен за скорый ответ на мой запрос о здоровье Надежды Николаевны, которое меня сильно встревожило. Я узнал о ее здоровье от Мамы из ее письма. Слава Богу, что теперь уже лучше. В ее возрасте это очень опасно. Через неделю я выеду в Россию. Сперва поеду в Москву (по делам с Юргенсоном), а оттуда в Санкт-Петербург, где повидав всех Вас, дорогих, и наговорившись на всю зиму, поеду опять в Кларан, откуда уже переедем в Больё. Передай, пожалуйста, Володе, что я очень жалею, что он забыл о моей просьбе. Надежде Николаевне усердно кланяюсь и тебе также. Желаю Вам здоровья. Твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Кларан [11] 24 октября 1910 Дорогой, вчера только отослал открытку Андрею, в которой выразил сожаление, что ты забыл исполнить мою просьбу, а сегодня получил просимые ноты. Извиняюсь, очень благодарю и целую. До скорого свидания. Твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — А. Н. Римскому-Корсакову Кларан [20 октября] 2 ноября 1910 Дорогой, на днях я писал маме (и телеграфировал), что в Питер приехать не могу, причем надавал кучу поручений. Так как мама сама не в состоянии исполнить их целиком, то просил ее обратиться к тебе и Володе, ибо Вы други мне. Между прочим, я послал в письме чек на 500 рублей, подписанных Катей на твое имя (будучи заранее уверен, что ты не откажешься исполнить нашу просьбу достать деньги). Я написал, что надо сделать, то есть что израсходовать из этих денег, но забыл написать, что остальные деньги прислать на мое имя в Clarens, Maison les Tilleuls, объявленной ценностью, впрочем, это само собой разумеется, но вопрос как. Пришли мне русскими деньгами (кредитками) что только возможно, остальные деньги почтовым переводом. Кроме того, уплати, пожалуйста, Володе следуемые ему деньги за ноты, присланные мне, и скажи ему, что он все-таки свинья, ибо мог бы написать письмо. Если не хочешь заслужить того же названия, то советую тебе написать мне поскорее. Очень прошу тебя сейчас же после концерта написать свои и чужие впечатления о "Жар-птице". Если исполнишь мои просьбы, заставишь век о себе Богу молиться. Твой компатриот Игорь Стравинский Тут живет в страшной нужде М. Терминасов (Степкин знакомый). Будет хорошо, если соберешь рублей 10, я тоже что-нибудь дам. Кроме того, напишем еще Степке, чтобы он собрал. Это необходимо сделать немедленно! Что родилось у Степы — напиши. Как здоровье Надежды Николаевны? Ее второе письмо нравится мне больше первого (Дягилев). И. Ф. Стравинский — А. Н. Бенуа Кларан [21 октября/3] ноября 1910 Дорогой Александр Николаевич! Прежде всего здравствуйте! Я желаю с Вами побеседовать кой о чем. Вы уж, верно, посвящены во все дела Дягилевым, который, надеюсь, в Петербурге. Поэтому мне небезынтересно узнать Ваше отношение ко всем волнующим меня вопросам. Во-первых, самое главное, — согласны ли Вы принять прямое участие в сочинении моего "Петрушки". Во-вторых, в-третьих и т. д., мне необходимо узнать как можно скорее (в том случае, конечно, если Вы принимаете участие), что выработано. Я уже писал Дягилеву по этому поводу, но, зная, как он отвечает аккуратно не только на письма, но даже и на телеграммы, я для большей верности обращаюсь к Вам с уверенностью, что последует на эти строки скорый ответ по адресу: Suisse, Clarens (Lac Lemon), Maison "Les Tilleuls", Strawinsky. К сожалению, планы мои рухнули, и я никак не могу приехать в Петербург, как я хотел бы, к 20-м числам октября. Все из-за денег. Это очень осложнило многие дела. Между прочим, и настоящее [То есть совместное, как мы с Дягилевым порешили, обсуждение нового балета (прим. И. Стравинского)]. Не знаю также, в обиде ли на меня за это Рерих или нет. Он что-то мне ничего не пишет. Обижаться не приходится, ибо я вовсе и не собираюсь откладывать в долгий ящик "Великой жертвы" и буду ее сочинять тотчас по окончании "Петрушки". "Великую жертву" я бы все равно ни в коем случае не поспел бы к апрелю, как определил мне срок Дягилев, а продолжать в новом сезоне начатое "Жар-птицей" дело надо было во что бы то ни стало. Впрочем, верно, обо всем этом Дягилев уж рассказал, ставя мою сговорчивость в пример Вам. Но все равно, так или иначе, но Вы связаны со мной обещанием писать с Вами балет, и от этой мысли я отказаться никак не могу. Если бы Вы знали, как это меня все волнует — все делается за глаза, и ничего не знаешь. Помирился ли Дягилев с Фокиным — то есть, вернее, сошлись ли в условиях Этот вопрос очень важный, ибо если да, то "Великая жертва" будет Дягилева, если же нет, то Теляковского, что уж совсем не так хорошо! Если обсуждение "Петрушки" уже было, то я хоть письменно приму участие в нем. Именно мое желание, чтобы "Петрушка" кончился бы Фокусником, который после того, как Арап убил Петрушку, пришел бы на сцену и, забрав всех троих, то есть Петрушку, Арапа и Балерину, ушел бы с элегантным и жеманным поклоном, так точно, как он вышел в первый раз. Я сочинил Масленицу в 1-й картине перед фокусом и "Русскую" после фокуса. Фокуса же еще не начинал: жду от Вас его — и первым долгом, иначе это задержит сочинение балета. Затем я хотел еще выразить одну светлую мысль. По-моему, для названия "Петрушка" в представлении или слишком мало Петрушки, или же его роль по количеству и по качеству равноценна остальным действующим лицам, как-то Арапу и Балерине, тогда как требуется больше сосредоточиться на нем. Согласны ли Вы со мной? Пока о "Петрушке" все. Теперь позвольте спросить Вас, чем объяснить появление на горизонте Вашей уважаемой газеты одного из факторов "кошмара русской действительности" (заимствую это выражение из статьи Александра Бенуа "Художественные письма" — из Германии, "Речь" 1—14 октября 1910 г.) — Виктора Вальтера. Ведь, кажется, вопрос о его изъятии не представлял никаких сомнений. Не знаю, кто причиной того, что снова мы обречены наталкиваться на невыносимое, пошлейшее и наглейшее невежество и развязность этого "всезнайки" (Ваше выражение), но скажу только, что это удивительно ясно свидетельствует о том, что у нас нет ни одной газеты, которая так или иначе была бы чиста от "кошмара". Фу! Мерзость какая! Крепко жму Вашу руку. Преданный и любящий Вас Игорь Стравинский Поклон и низкий Анне Карловне, у которой прошу прощения, что вовлекаю Вас в работу, от которой Вы в Лугано отказывались. Я до сих пор не знаю Вашего адреса и поэтому пишу на адрес моей матери, которая передаст это письмо Вам. Будьте добры написать Ваш адрес. И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу Лозанна [26 октября] 8 ноября 1910 Милый друг, только что получил письмо (от пятницы) от Гурия, где он мне пишет о твоем усердном участии в исполнении "Жар-птицы". Очень тебя благодарю и целую за это. Я писал Зилоти, чтобы он обратился за всеми нужными справками к Черепнину, думая, что он, слышав "Жар-птицу" шесть раз, скажет все, что надо, но по каким-то причинам он вовсе не принял участия в этом предприятии, и я снова должен был убедиться не только в твоей блестящей памяти, но также и в твоем истинно дружеском отношении, которое меня тронуло. Напиши, пожалуйста, свои впечатления. На меня же не сердись, ибо в отношении писем неисправим. Гурий пишет, что ты не одобряешь Скерцо и Адажио. На счет первого ты имеешь основания (с моей точки зрения) как выходящим по музыке из стиля, на счет же второго ...мне жалко, ибо я нахожу, что номер выходит просто хорошо и крайне фантастично. Твой И. Стравинский И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской Кларан [27 октября] 9 ноября 1910 Мусечка моя, вчера писал открытку Гурию в ответ на его милое письмо и забыл прибавить, что я получил твою телеграмму, отправленную после исполнения "Жар-птицы", чем ты доставила большую радость мне. Крепко тебя обнимаю. Мы, верно, в воскресенье уедем отсюда; поэтому пиши нам в Больё, до востребования. Мы все здоровы. Погода у нас все время плохая и очень холодная. Сегодня как будто бы лучше. По крайней мере солнце есть. На горах снега. Передай Гуруше, что "Петрушка" мой каждый день проявляет все новые и новые несимпатичные качества своего характера, но что меня радует — это то, что он абсолютно не лицемерит. Надеюсь, что Вы оба его полюбите, привыкните к его странностям. Твой сын Игорь Г. Ф. Стравинский — А. Н. Бенуа [Петербург] 6 [19] ноября [1910] Глубокоуважаемый Александр Николаевич, полученная мною телеграмма от брата моего принудила меня обязать Вас своей запиской. Дело в том, что он выражает в ней сильную тревогу, получили ли Вы его письмо (пересланное мной) и отчего он не получает ответа на него? Просит меня даже телеграфно ответить в чем дело. Вследствие всего этого, думаю, что не очень потревожу Вас, если попрошу хотя двумя словами ответить что мне телеграфировать брату. Мне хотелось бы это сделать не откладывая, чтобы успокоить его немного, а то он, бедняга, и далеко от всех и сильно тревожится. Он не раз писал и Сергею Павловичу, но тоже не получил от него известий; я телефонировал к нему на квартиру, но мне ответили, что Сергей Павлович за границей. Простите за многословие, но мне хотелось бы точно передать просьбу брата и [просить] попутно оказать мне услугу получить известие от Вас. С чувством глубокого уважения и поклонения Гурий Стравинский P. S. Новый адрес брата моего: Beaulieu s/m, 1, Avenue des Anglais. И. Ф. Стравинский — А. Н. Римскому-Корсакову Больё 7/20 ноября 1910 Недоумеваю, что нет от тебя известий. После исполнения моей сюиты из "Жар-птицы" мама мне писала, что ты обо всем подробно мне напишешь. Я ждал, ждал — и потерял терпение. Кроме дикой повальной ругани газетчиков ничего не знаю. Зилоти тоже ничего не пишет. Очень тяжело на душе. Ни от кого ни слова. Правду сказать, от тебя я был вправе ждать письма. Только что получил очень коротенькую открытку от Штейнберга, из которой я тоже ничего нового не узнал, — разве только, что Зилоти почему-то хотел выкинуть хоровод из сюиты и что Штейнберг отстоял его, за что я ему очень благодарен. Но ни о впечатлениях, ни о том, какое впечатление произвела моя новая вещь на архиереев русской музыки, никто ничего не пишет, из чего заключаю, что и на всех вас, как и на публику, моя "Жар-птица" произвела или мало впечатления или отрицательное. Тяжело, а подчас даже невыносимо, особенно когда нас разделяет такое расстояние, и известий не получаешь. Твой Игорь Стравинский Если ты принимал участие в моих поручениях, то благодарю тебя. И. Ф. Стравинский — А. Н. Римскому-Корсакову Больё [9] 22 ноября 1910 Дорогой, только что получил я от тебя открытку, которой очень обрадовался и в то же время запечалился, ибо не получил ожидаемого письма, которое Ты начал. Пришли мне его; все же лучше прислать часть письма, чем ничего не присылать! Ведь Ты мне не ответил еще на мою просьбу собрать несколько деньжат — облегчить участь бедного Терминасова — это необходимо сделать. Сегодня еду в Париж на один день повидаться с Дягилевым, который до сих пор еще там околачивается. Целую тебя infmiment [бесконечно (франц.)]. Твой ami Igor Stravinsky Е. Г. Стравинская — А. К. Стравинской [Больё] 12/25 ноября 1910 [...] Гимуру жду завтра вечером; вчера получила от него телеграмму из Парижа, что доехал он хорошо, а затем очевидно несколько слов относились к тому с каким поездом он приедет [...]. Ужасно интересно, что дала ему эта поездка. Боюсь, что все-таки без Бенуа трудно хорошо все разработать, да и без балетмейстера. А Гимуре трудно продолжать так работу. Вчера получено какое-то письмо на Гимино имя из Петербурга, по почерку подозреваю, что это от Бенуа и с нетерпением жду узнать содержание этого письма. Читаем мы с жадностью русские газеты теперь; из французских знаем, что были в Петербурге студенческие манифестации, каких не было с 1905 года. Правда ли это? Неудивительно, если это верно. Муличка, знаешь, Федя постоянно спрашивает про Толстого, просит показать портрет, спрашивает почему он умер, как умер, куда он бежал, к матери? А на картинке (портрете) он умер или еще нет? Постоянно задает такие вопросы и когда я ему говорю, что он многого еще не понимает, что поймет позже, он спрашивает: "А бабушка Нюта понимает, про это она тебе пишет?" Сел за пианино и говорит, что играет про Толстого. Все это доказывает, как он прислушивается ко всему, что вокруг него делается и говорится. И далее говорит: "Я слышал как папа тебе читал, что Толстой убежал и что умер". [...] И. Ф. Стравинский — А. Н. Римскому-Корсакову Париж [13] 26 ноября 1910 Дорогой друг! Только что я вернулся с репетиции концерта Ассельмана, который играет завтра мой "Фейерверк". К сожалению, я не могу остаться на завтра в Париже, ибо билеты уже взяты и я должен ехать обратно в Больё. Я явился на репетицию, сопровождаемый одним моим парижским приятелем, и прослушал свой "Фейерверк" инкогнито. По окончании я все же пожелал познакомиться с Ассельманом и очень его поблагодарил за дивное исполнение. Я первый раз услышал свою вещь действительно в прекрасном исполнении. Все трудности были преодолены, все мои намерения выходили, звучало все прекрасно-золотисто. Я был тронут. Когда я подошел познакомиться с Ассельманом, то он так обалдел от неожиданности и от конфуза, что не знал, что предпринять. Я, как уже говорил, очень его благодарил и указал одно место, которое следовало исполнить несколько иначе. Он же повторил, и когда кончил играть, мне оркестр усердно стучал. Исполняли гениального "Полководца" Мусоргского также. В инструментовке Николая Андреевича чудно выходит. Не проходит ни одного концерта теперь в Париже без русской музыки. На этой неделе играют: Вторую симфонию Балакирева, "Бабу-Ягу" Лядова, мой "Фейерверк". На прошлой неделе: "Шехеразада", "Испанское каприччио", "Тамара", Вторая симфония Бородина — и все это (не знаю, конечно, еще как "Фейерверк") имеет огромный успех. Кроме всего мой "Фейерверк" будет играть в концертах Коллона Пьерне. Все изумлены тут, как была, судя по газетам, принята моя сюита и сильно негодуют. Целую тебя infiniment. Твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — А. В. Оссовскому Больё [20 ноября] 3 декабря 1910 |
Распечатать страницу
| Тонька |
| Яд орхидеи |
| Текста |
| Cmex |
| mp3 |
| МАЮ.РФ |
P.S.: Возможно, некоторые статьи полностью или частично были взяты с "Агарты". Автора Слынько Н.М.
Большая часть сайта - это материалы, скопированные из простора всемирной паутины, либо перепечатанные из журналов 80-х и 90-х годов. Дата регистрации и создания сайта: 2001-06-25 15:45:10
После 2003 года статьи практически не добавлялись, так как Википедия стала очень популярной. И смысл собирать информацию о музыкальных группах отпал. Ведь в Википедии есть практически всё.