|
||||||||||||||||
| Часть 2 | ||||||||||||||||
|
Мусечка, бесценная моя! Вчера я получил письмо от Гуруши и отвечаю на него через несколько дней. Сегодня же хочу поделиться с тобой, милая моя. Внешний облик Павловки немного изменился. Вчера и сегодня сильный ветер; тяжелые тучи нависли клочьями и сделалось холодно, все нарядились в зимние костюмы, окна, двери — все затворено — но сегодня дождя нет. Вчера же час шел дождь, но небольшой (редкий), крупными каплями. Третьего дня еще готовилась после сильных, знойных и удушливых сухих дней гроза, но нас она как-то миновала, впрочем, минут с десять лил довольно сильный дождь. Еще днем, сидя за обедом (дождь шел под вечер), Александр Францевич, которому очень хотелось дождливой погоды как хозяину, для сглазу говорил, что дождя не будет и держал со мной пари. Но когда в действительности пошел дождь, то он сказал, что это не дождь, а "так себе", говорил, что он узнавал в конторе, был ли дождь и там ему сказали, что почти не было (так он передает), и я с Женей считаем, что мне с него получить 50 копеек. Но, довольно болтать! Я хочу сказать, что очень грустно было мне, что узнал я о Гуриной болезни, об инциденте на последнем экзамене из Сережиного письма тете Соне, а не от Вас; да и вообще не особенно балуют меня письмами, всего одно письмо я получил — от Гурия. От Тебя, моя Мусенька, я и не могу ждать частых известий, но — о Тебе — могу рассчитывать. Передай, пожалуйста, Катюше, что был бы несказанно рад получить от нее письмо. Передай ей, пожалуйста, что я ее также люблю больше всех своих сестер и искренне рад был бы узнать, что она осталась такая же чудная, как была и раньше… Что касается до меня — впрочем, я сперва скажу о других, и потом уж о себе — напоследок (так как о себе особенно нечего говорить). Об Александре Францевиче могу сообщить неприятную новость. На днях он упал с каменной лестницы крыльца и сильно ушиб себе больную ногу. Мало того, третьего дня мы гуляли в саду, а в саду классическая бочка с водой, врытая в землю — огромная. Она закрыта крышкой. Александр Францевич шел по дороге, а затем захотел посмотреть (как он после рассказывал) выдержит ли его крышка, наступил на край ее, понятно, упал в бочку с водой, я так и обмер. Тетя, разговаривавшая в это время с садовником, закричала от ужаса, а Александра Францевича мы втроем — Фейерабенд, я и Лебедев — вытащили (но как он не ушиб больной ноги — это удивительно). Зато другую ногу себе [он] ссадил и над ссадиной выскочила шишка, так что теперь он весь день сидит, а ногу на мягкой скамеечке. Вчера мы прикладывали лед. Вот и все. О себе могу сказать по пунктам по степени важности следующее: 1) пью кумыс в количестве от 5 до 5 с половиной бутылок в день (надеюсь прибавить еще); 2) играю, сочиняю, рисую и пишу красками, но более всего мне удается мое музыкальное детище, я в неописуемом восторге, так как чувствую, что кое-что выходит. Я Тетю крепко целую, а затем и всех остальных, но Тебя, моя несчастная, крепче всех. Твой Игорь Гурушу целую и благодарю за исполненную просьбу — он знает в чем дело. P. S. В университет я писать не буду под крылом Александра Францевича, который, между прочим, говорит, что не стоит хлопотать о высылке бумаг, так как он берет на себя ответ и т. д. Присылаю Тебе карточки, снятые в день моего совершеннолетия Евгением Алексеевичем Фейерабендом. Не читай никому мои письма. И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской Павловка 5 [18] июля 1903 Мусечка, моя дорогая! Теперь ты уже, вероятно, в Петербурге, судя по твоему письму к Тете. Я так и знал, Мусечка, что ты не в состоянии, моя несчастная, быть там одна без Папочки, с которым Ты в Печисках всегда жили вместе и никогда не приезжала одна без него. Я вполне понимаю и болею за Тебя, которой эта поездка очень больно досталась и новой остротой напомнила отсутствие несчастного Папочки нашего. Мусечка, дорогая, я и не ждал от Тебя письма, зная как Тебе с кем бы то ни было трудно говорить, а тем более писать (так по крайней мере мне кажется), что же касается до того, что Ты написала не мне, а Тете Соне, то я прекрасно понял, что делиться своими мыслями и своею душевной болью Ты привыкла с Тетей, которая в этом смысле осталась единственной для Тебя после Папочки. Поэтому я не считаю себя вправе претендовать на Тебя, моя бесценная. Что же касается до братьев, то я им больше писать не буду на том основании, что получить одно письмо (от Гурия в течение месяца, даже с небольшим), когда Ты не можешь или тебе трудно писать, считаю некрасивым. Все возмущены Гурием и Юрием, а Тетя просила передать, что она в Гурии разочаровалась. В самом деле, так досадно, с каждой почтой все получают письма, некоторые даже по несколько, а я все ничего, да ничего. Думалось мне даже, что кто-нибудь заболел, хотел послать телеграмму, как получается от Тебя, Мусечка, письмо. Это как бы доказало, что "все мы здоровы, а писать тебе не пишем!" Не знаю я сколько времени дядя Саша оставался в Петербурге, как встретился с Инной, все это мне интересно. О себе ничего не буду писать, так как все, что можно написать, пишет Тетя, которая дала мне прочесть место, в котором она пишет обо мне. Завтра приезжает Сергей, приезду которого я не очень-то радуюсь, зная его несносный характер и зная сколько неприятных минут мне было доставлено в Устилуге. Чужие могли бы подумать, что все это так, но тогда мы были в гостях. Теперь же я у них в гостях, следовательно, [я думал, что] он ко мне будет относиться с большей деликатностью, но не тут то было; известно, что он не будет меня стесняться, считая своим, и будет продолжаться устилужская канитель. Если бы Ты, Муся, мне хоть открытками бы извещала, то был бы несказанно рад. Крепко обнимаю несчастную Мусечку мою. Ее Игорь P. S. Я получил вещи, очень благодарен. Очень нравятся, благодарю Юрия за краски. Не давай никому читать! Игорь И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской [Павловка] [5/18 июля 1903] Атлас, про который Ты пишешь, не у нас, Мамочка (Atlas Rhode). Я присылаю Гурию другой, более популярный, Historischer Schul-Atlas Putzgersa, по которому мы с Гурием учились. Если Гурий думает, что география Рима, применительно к праву, нужна, то он жестоко ошибается — отнимает только время. Твой Игорь крепко Тебя и Гурия целует И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской Павловка 16 [29] июля 1903 Мусечка, дорогая моя, ненаглядная! Только вчера получил Твое письмо от 5 июля, так что письмо Твое шло ровно 10 дней, и пришло днем позже телеграммы о смерти милой Катеньки. Это поистине ужасно; ужасно, как смерть такого молодого существа и как неожиданность, заставшая нас всех врасплох. Катю мне лично страшно жалко, потому что она менее всех походила на Феофаних и в ней было много общего с Екатериной Романовной, такая славная девочка была. Мы ничего не знали о болезни Катеньки, а ведь она была больна довольно долго по словам Жени, который приехал третьего дня. Как странно, что Юра не нашел нужным известить нас об этом, все-таки она человек не посторонний; всем она так нравилась; все мы говорили про нее: "Какая она славная девочка", а когда она при смерти была и говорят о том, что со дня на день ждут кончины, то ни слова, ни звука. Ты, Мамочка, и не могла, так как Ты приехала на следующий день после отъезда Жени Елачича. Но Юра свободно мог это сделать. Между прочим, о Юре. Ведь он мне ни одного письма не написал за все лето — я думал он ждет с моей стороны почина переписки, но, оказывается, что он даже этого не ждал. Мусечка, ты пишешь про дядю Сашу как он, несчастный, упал с велосипеда и расшиб себе ногу, просишь также мне написать ему в Петербург — но, ведь, теперь уж поздно. Женя говорит, что Юра ему передавал, что Александра Игнатьевича уже в Петербурге нет, что он приезжал в Петербург, а теперь где он — это я не знаю, как не знаю вообще, что у нас в доме делается. И потому не могу и писать, не говоря уж про то, что соболезнование по случаю болезни дяденьки теперь уж не своевременны, быть может. Третьего дня приехал Женя, много нам рассказывал о своих елецких лекциях — все это было весьма интересно — конечно, не обошлось без анекдотов. И не без мерзавцев (администраторов). Начались у них обычные павловские глумы, которые просто-таки веселят, устраивают глумы надо мной — глумы, чуждые всякого злого умысла и характера, иначе просто шутки, но подчас весьма остроумные. Ты меня спрашиваешь, Мамочка, не собираюсь ли я поступать в консерваторию в этом году — я не знаю — вот все, что могу ответить Тебе на этот вопрос. Приеду в Питер, там видно будет. Теперь относительно воинской повинности. Вот что: 27 июля приезжает Миша, а 4 августа уезжает в Москву на два дня, а оттуда в Петербург. Я решил с ним ехать ввиду того, что очень мне хочется побывать в Москве, хоть самое короткое время, случай представляется, я и еду, да к тому же тратить буду очень экономно. Много не выйдет, мне и так дорога дорого не стоила (36 р. 60 коп.). Но прими во внимание то обстоятельство, что я ехал с Александром Францевичем и тетей Соней, которые заказывали на каждого завтраки и обеды, что, конечно, дороже. Я же буду ограничиваться более скромной едой. Так что буду в Питере до 15 августа — крайнего срока воинской повинности. Бесконечно благодарю Тебя, моя несчастная Муся, за письмо Твое. Мусечка, если Тебе тяжело — не пиши. Я не хочу, чтобы Ты испытывала лишней тяжести из-за мнимой обязанности написать мне. Твой Игорь крепко Тебя и братьев обнимает. Берточку целую. Ю. Ф. Стравинский — И. Ф. Стравинскому Петербург [начало августа 1903] Дорогой Игорь! Виноват перед тобой зело, сознаю, но заслуживаю снисхождения. Сейчас ты узнаешь все. Вот уже почти три месяца как ты уехал из Питера, за это время произошло много перемен. Главная перемена произошла со мной. Ты, наверное, сейчас ахнешь. Я, можно сказать, женюсь. Моя невеста та девушка, с которой мы ездили на яхте. Зовут ее Еленой Николаевной Новоселовой. Вскоре после твоего отъезда у нас с Мамой был трудный разговор, вызванный тем, что мне нужно было ехать в Гродно, где живет Елена Николаевна со своей семьей, и я заявил Маме о необходимости уехать ненадолго, не называя места куда именно. Мама, конечно, догадалась, что со мной происходит и куда мне нужно ехать и по этому поводу завязался очень длинный разговор. Конечно, Мама отнеслась очень несочувственно к моему плану устроить себе судьбу, так мало зная ту девушку, с которой я хочу связать свою судьбу, да еще не будучи материально обеспечен, и, конечно, к плану поездки в Гродно, потому что этим самым я делаю официальное предложение. Но ты сам знаешь, хоть и не вполне, что теория одно, а чувство другое, и я все же поехал в Гродно на следующий день после Маминого отъезда в Печиски. Делал я это скрытно, потому что не хотел перед Маминым отъездом начинать разговор и этим самым давать новый повод к волнению, когда Мама и так перед отъездом не была похожа на человека. Пробыл я в Гродно, в лагере, где отец Елены Николаевны полковой командир, три дня, ночевал у товарища в самом Гродно. Познакомился с родителями. Говорил с отцом о цели моего приезда. Родители, по-видимому, ничего против меня не имеют. Вернулся я 21 июня. Маме ничего не писал о поездке, не хотел заводить по этому вопросу длинной переписки, предпочитая рассказать обо всем при свидании. Но и по возвращении Маминого из Печисок, 10 июля, мне не удалось ей обо всем рассказать, а лишь через три недели, так что Мамочка даже не знала, что за время ее отлучки я успел съездить в Гродно и даже сделать официальное предложение. На сей раз Мамочка отнеслась немного симпатичнее к этому факту, может быть, видя, что уже все случилось и не вернешь, может быть и потому, что видела с моей стороны не одно только увлечение, а нечто более глубокое, но потому ли — по другому ли, но мы с Мамочкой говорили очень сердечно, по душе, как о вопросе решенном, требующем лишь обсуждения деталей. Говорили о материальной стороне вопроса, которая Маму очень беспокоит, говорили о нравственной стороне вопроса. В заключение Мамочка мне пожелала, не в виде фразы, конечно, а как только Мамочка или такие матери, как Мама, может пожелать полного счастия и не ошибиться в своем поспешном решении. Вот, дорогой Игорь, в общих чертах все, что я могу сообщить о себе. Остальное все так мелко в сравнении с этим фактом, что узнавши о нем, вряд ли тебя что-нибудь будет еще интересовать. [...] Приезжай к нам скорее, познакомишься с Еленой Николаевной, если тебе это может доставить удовольствие. По вечерам я очень часто бывал у одного молодого скульптора Стеллецкого. Он кончает в этом году Академию и делает свою большую конкурсную группу. С ним меня познакомила Нина Романовна, которая ему позировала. С тех пор завелось наше знакомство, которому я очень доволен, потому что оно дает мне массу художественного наслаждения. Я просиживал у него и прогуливался с ним целыми вечерами, много говорил с ним на разные темы, преимущественно художественные. Он очень талантливый художник и интересный человек. Изъездил пол-Европы и всю Россию вдоль и поперек. Массу видел, еще больше рисовал, так что осмотр всех его альбомов занял несколько вечеров. Он страшный любитель всего истого русского, национального, что носит оттенок чисто русского древнего искусства, так скверно знакомого нашим художникам и так плохо, или вернее совсем неразработанного ими. Вот этим-то искусством он и увлечен. Стоит посмотреть лишь одну коллекцию вышивок, старых икон, набросков, вывезенных с Белого моря из Соловцов, Ярославля, Ростова и прочих мест, где он только не бывал, чтобы понять, как он чувствует, понимает и глубоко любит все это. Ты, наверное, его помнишь по работам, выставленным за последние годы в Академии на конкурсах и весенних выставках. [...] В настоящее время я удостоился большой чести. Стеллецкий предложил мне позировать ему, благо он имеет теперь несколько свободного времени, и находит мое лицо очень скульптурным. Я за собой еще не знал этих достоинств. [...] Тебе, конечно, известно из маминых писем о последнем мамином проекте отдать заказ памятника не Позену, который, к счастью, отказался от него, наложив печать своей антихудожественной бездарности на барельефе, а точнее отдать [его] Беклемишеву или, в случае, если он за недостаточностью времени откажется, — Стеллецкому, на котором я очень настаиваю, зная с какой готовностью он за эту вещь возьмется. К Стеллецкому мама, хотя и не имеет против него ничего, но относится с маленьким скептицизмом, думая, что он, как молодой, должен непременно работать в "декадентском" направлении. А в нем этого нового духа лишь постолько, посколько это необходимо, чтобы не заслушивать свои вещи. Не знаю, чем кончится, кто возьмется за эту работу? По всей вероятности, Беклемишев, который выразил маме свою полную готовность, даст окончательный ответ по возвращении из Крыма, где он пробудет до 10 августа. Во всяком случае я и против него ничего не имею, так что мне кажется, что он в состоянии сделать эту вполне художественную вещь. Чему я рад, — это что и Беклемишев, и Стеллецкий похерили мысль о скале с прислоненным к ней ангелом, мысль, за которую с такой радостью уцепился Позен, находя ее, по своему слабому художественному разумению и пристрастию ко всякой банальности, гениальной. В результате будет, по всей вероятности, красивый саркофаг архитектурной моей композиции с фигурой ангела возле него. Саркофаг будет из черного полированного гранита, равно как и цоколь. Склеп будет железобетонный с асфальтовой прокладкой для водонепроницаемости. Его уже делают теперь. Устройство его будет образцовое и стоимость тоже образцовой — 500 рублей. [...] Прослышали мы, Игорь Федорович, о Ваших похождениях скандальных, слышали и о "Садах Сарагосы", на которую тотчас же появилась карикатура, исполненная твоим братом-карикатуристом. Если хочешь, я пришлю тебе ее. Пока, до свидания. Буду рад получить от тебя письмо, узнать о твоих планах на будущее. Собираешься ли держать экзамен в консерватории. Верно нет? А жаль. Эдак ты и совсем не поступишь. Еще раз до свидания. Целую тебя. Твой брат Юрий Тетю и дядю также целую. И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской Крапачуха 15 [28] августа 1903 Мусечка, дорогая! Доехал я благополучно, не кашляю и не страдаю насморком. Встретил меня милейший Николай Андреевич крайне радушно и сердечно, что могу сказать и про всех остальных, которые были очень рады моему приезду. Много говорили сегодня с Николаем Андреевичем — битых 3 часа — обо всем этом расскажу, а пока крепко целую Myсечку дорогую. Твой Игорь И. Ф. Стравинский — В. П. Калафати [Петербург] [конец 1903 — начало 1904] Дорогой дядя Вася, я очень тебя просил бы придти ко мне сегодня, так как я сам не могу это сделать — мне произвели операцию на ноге и я должен лежать несколько дней. Жду ответа. Твой И. Стравинский 1904 В. Н. Римский-Корсаков и И. Ф. Стравинский — Н. Н. Римской-Корсаковой [Нижний Новгород] 6 [19] июня 1904 [В. Н. Римский-Корсаков] Дорогая мамочка. Только что пересели на другой пароход и прекрасно устроились. Погуляли в Нижнем основательно. Славный город. Волга и Ока очень красивы. Страшно оживленный город. Народ суетится главным образом, конечно, на набережной, но и на других улицах большое движение. Всюду электрические конки. На вершину [нрзб.] устроен электрический элеватор на манер подъемной машины в Люцерне. [...] Вид сверху изумительный; ширина и простор. Погода чудная, такая жара, что мы пока добирались, совершенно изжарились. Церковь, вид которой я прислал, замечательно интересна, как снаружи, так и внутри. Выстроена она графом Строгановым и несмотря на свои пожилые годы, очень хорошо сохранилась. Вся церковь выкрашена в красный цвет и только украшения (а их очень много — колонки, карнизы) оставлены белыми; внутри иконостас чудного мрамора! Пора кончать, скоро отходит пароход. Целуем тебя крепко. Твой Володя [И. Ф. Стравинский] Не могу Вам передать как я рад, что еду вместе с Володей, с которым так приятно путешествовать и еще предстоит полпути. Жалеем, что мы не все вместе восхищаемся природой, дивной. Вам всем земно кланяюсь. Преданный Игорь Стравинский В. Н. Римский-Корсаков — Н. Н. Римской-Корсаковой Павловка 11 [24] июня [1904] Дорогая мамочка, вот уже два дня я в Павловке. [...] От Бугульмы 25 верст до имения Елачичей. К Елачичам мы приехали в 11 часов вечера. Все нас встретили очень радушно. [...] Н. А. Римский-Корсаков — В. Н. Римскому-Корсакову [Вечаша] 13 [26] июня 1904 [...] Письма твои доходят до нас с большим беспорядком в смысле очереди. [...] Радуюсь за тебя и за Игоря, что вы, по-видимому, довольны и счастливы вашей поездкой и что много интересного видели. [...] Желаю тебе веселиться в Павловке, но не засиживайся слишком долго. Передай мое почтение Александру Францевичу и его супруге. Игорю кланяйся. Будь здоров! В. Н. Римский-Корсаков — Н. Н. Римской-Корсаковой Павловка 19 июня [2 июля] [1904] Дорогая мамочка, я останусь здесь в Павловке еще несколько дней, не более трех-четырех. Дело в том, что обстоятельства несколько изменились. Игорь первоначально предполагал ехать вместе со мной. Так было решено еще задолго до поездки. Когда я приехал в Петербург, он еще раз подтвердил, что вернется со мной. Между тем, уже после того, как мы взяли билет, выяснилось, что его мать хочет, чтобы он остался в Павловке не меньше шести недель для поправления здоровья. Игорь сказал, что в поправлении здоровья не нуждается и не останется дольше меня в Павловке. Таким образом я был уверен, что он непоколебим в своем решении. Когда мы приехали в Павловку, Игорь тотчас заявил, что останется очень не долго и едет вместе со мной. Между тем, Анна Кирилловна написала Софье Кирилловне письмо, в котором просила как-нибудь заставить Игоря пить кумыс и пробыть в Павловке как можно дольше. На Игоря напали все и так энергично, что в конце концов он решил остаться. Я и сам скорее настаивал на том, чтобы он здесь остался, так дело идет о его здоровье, которое гораздо важнее, чем данное мне обещание ехать со мной обратно. Доктор сказал Анне Кирилловне очень решительно, что Игорю надо воспользоваться этим летом для приведения в надлежащее состояние своего здоровья. После того, как Игорь решил остаться, я решил возвратиться поскорее домой. Мне уже очень начинает хотеться поскорее возвратиться к Вам, несмотря на то, что я здесь провожу время чрезвычайно приятно. [...] Целую тебя крепко. Твой Володя И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Павловка 3 [16] июля 1904 На днях только получил от Тебя письмо, Володенька дорогой, — письмо было помечено 24 июнем. Одновременно получили и Елачичи от Тебя письмо. Теперь Ты уже, вероятно, несколько дней у своих и, вероятно, провел с ними день их свадьбы. Кстати, напиши, получили ли телеграмму от меня поздравительного содержания. Мне очень хорошо живется. Кончил финал, пишу Andante. Хочу привести к Вам в Вечашу всю Сонату с исправленной 1-й частью. Споры о музыке у нас не прекращаются и доходят подчас до грандиозных размеров. Тетя держит мою сторону. Александр Францевич так и видно, что иногда сдается. Так, например, вчера заговорили о Рахманинове. Он не хочет знакомиться с Рахманиновым, так как не стоит (он-де фортепианный композитор). Тогда я ему сказал, что лучше, чем мою Сонату слушать и знать, послушать и узнать фортепианный концерт Рахманинова. Он ничего не сказал, но так и видно было, что он поставлен в затруднительное положение: либо мою вещь признать выше рахманиновской, которого он не знает, либо меня ругнуть, чего он никогда не сделал бы. И, видимо, победа была на моей стороне. Ну, вот пока все. Напиши мне, пожалуйста, не откладывая, хотя бы коротенькое письмецо, что, как мама? Ты у нее, верно, был. Пожалуйста, всем твоим поклон. Твой Игорь И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской Павловка 10 [23] июля 1904 Мусечка милая, вот я уже месяц в Павловке и могу сказать, что пребывание в Павловке в этом году принесло несомненную пользу. Я потолстел, ел много, настроение хорошее, принимаю участие в разного рода экскурсиях — одним словом, беру от лета все то хорошее, что оно дает. К сожалению, у нас стоял одно время целый период дождей, несколько дней тому назад прекратившийся. Надо надеется, что теперь погода более или менее установилась, а то просто невозможно! Воспользовавшись этой хорошей погодой последних дней, мы (Гурий, Женя и я) несколько дней тому назад съездили в Бирючевку. Гурий с Женей вооружились ружьями, а я, не уважающий этого занятия, забрал банки для насекомых (Женины банки). В Бирючевке охота не удалась, но зато вдоволь нагулялись. Гурий ходил с Иваном Фомичем (Рыликом — управляющим Бирючевкой) за дикими утками, а мы с Женей лазили по горам. Так славно было! Вернулись с экскурсии в Бирючевку голодные как волки, поужинали и легли спать тут же в сенях. Вечер был дивный, теплый, мы оставили открытой дверь и легли спать на сено, которое нам тут постлали. На следующий день мы утром ловили всякую тварь, Гурий стрелял и к обеду уехали в Павловку. Подобная же по интересу прогулка была предпринята, на Мелю (ты, верно, помнишь это место с небольшим, но очень красивым каскадом). Мы ловили форель (в целях зоологических), насекомых и всякую тварь. Тут же и обедали, и чай, и завтрак, все вместе, очень хорошо! Главное приятно, что Тетечка в хорошем настроении эти дни, а то все время она в скверном и Александр Францевич даже мне сказал, что это настроение теперь является хроническим. За время пребывания в Павловке я получил лишь одно письмо от Тебя, Мамочка, и больше ни от кого, хотя писал я многим, в том числе и Юре и Елене Николаевне. Хоть бы маленькую весточку прислали бы они мне — "ни отзыва, ни слова, ни привета". Все это очень печально! Буду ждать от Тебя второго письма и получу я его лишь в том случае, если Ты мне напишешь тотчас же по получении этого письма. Твой Игорь Тебя обнимает и постоянно думает о Тебе. И. Ф. Стравинский — Н. Н. Римской-Корсаковой Павловка 17 [30] июля 1904 Глубокоуважаемая Надежда Николаевна, несказанно обрадовали Вы меня Вашим милым сердечным письмом и вновь явленными симпатиями со стороны Вашей семьи, которая для меня так дорога и близка, что не заехать повидаться с Вами хоть на один денек было бы для меня большим лишением. Только и думаю о том, что приеду к Вам, увижу дорогих мне людей, наиграюсь с Вами досыта в 4 руки и наговорюсь вдоволь все о той же музыке, в отношении которой я тут нахожу мало сочувствия. Что касается до моего физического состояния, то могу сказать, что я бодр, здоров, весел. Приходится переходить на поклоны ввиду того, что почта сейчас отходит. Итак, мысленно целую Вашу ручку, отвешиваю глубокий и низкий поклон дорогому Николаю Андреевичу, кланяюсь Софье и Надежде Николаевнам, целую Володю и Андрея и приветствую Ирочку. Александр Францевич и Софья Кирилловна выражают искреннюю радость, что Володе так понравилось в Павловке. Гурий, тронутый вниманием, просит передать всем свой сердечный привет. Преданный от головы до пяток И. Стравинский И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Павловка 19 июля [1 августа] 1904 Володя, дорогой, прежде всего напишу Тебе следующее: третьего дня вечером была получена Елачичами поздравительная телеграмма от Вас; они были до глубины души тронуты этим и просили меня поблагодарить самым сердечным искренним образом за это ценное для них внимание. На днях я писал письмо Надежде Николаевне в ответ на ее любезное и милое письмо, в котором, во-первых, забыл Тебя поздравить с днем ангела, а, во-вторых, сказать, когда я примерно выеду из Павловки и приблизительно буду у Вас. Дело в том, что моя забывчивость находит себе оправданием Сережин приезд, который случился как раз в то время, как я писал письмо и потому немного отвлекся, да и времени оставалось мало до отправления почты, так что я всячески торопился. Из Павловки я выеду вместе с Женей в первых числах августа — говорю с Женей, так как Гурий выезжает в этот четверг в Печиски, где теперь уже находится Мама. Что касается до меня, то я уже обработал 1-ю часть, кончил финал и Andante, причем решил, что Andante будет непосредственно связано с финалом и вот единственно, что остается — это сочинить эту связь. Не могу передать как я рад тому, что я кончаю свою вещь; получилась она по размерам большая, но мне кажется не утомительная. Хотелось мне по поводу нее же написать письмо Рихтеру, которому я ее посвятил и, вероятно, так и сделаю на днях же. К нему же, вероятно, заеду по приезде в Петербург, а затем держу курс в Вечашу. Жажду тебя увидеть, сук милый. Целую тебя крепко, как только может твой друг Игорь Андрея, милого, — тоже, и весьма низкий поклон и привет. От Гурия тоже. И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову [Петербург] 1 [14] сентября [1904] Вошел в Петербург, выспался после дороги. Иду сейчас же в университет. Насчет последнего узнаешь у Надежды Николаевны, с которой я виделся вчера. В квартире застал полнейший хаос, так что даже спать мне негде. Сплю, пока не приберут, у Юры. Щенка мама не хочет у себя держать, говоря, что и Тузика отдаст, хотя Ледока ей очень нравится, и я думаю — потом можно будет [и оставить]. Поэтому я его отвел, или, вернее, повез к Потоцкому, а по дороге встретил Степана, который, конечно, настоял на том, чтобы я привез щенка к нему, а он уже отвезет к Потоцкому. Почему так нужно неизвестно, но я все-таки поехал. Сообщил мне дорогой, что Виктор женился на Марии Павловне. Помнишь? (!!!) Он еще отбывает повинность, а она живет у Давыдовых. Степа с Н. А. переехали на новую квартиру. Степа в штатском — кончил службу. [...] Игорь У Давыдовых стоит картина Великого князя Николая Николаевича в штатском. Дружище, черкни два слова. Очень буду рад. Был сегодня в Университете. Когда приедешь держать экзамен в консерваторию, тогда зайдешь в университет и подашь прошение о допущении тебя на слушание лекций и больше ничего. Не бойся!!! Н. А. Римский-Корсаков — Н. Н. Римской-Корсаковой Петербург [17/30 сентября 1904] [...] застал дома Ястребцева и Стравинского. Последнему передал деньги и Володины документы для внесения в университет [...]. Мы обедали, [...] Стравинский же ушел [...]. 1905 И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 21 июня [4 июля] 1905 Володька, милый! Если ты помнишь хоть немножко обо мне, то черкни, все же мне интересно знать что вы все поделываете. Постоянно думаю о Вас. Живу в природе. Ем, сплю, катаюсь, езжу верхом. Пишу усердно Симфонию. 1-я часть вылупливается. Нахожу в сочинении исчерпывающее удовлетворение. Страстно хочу сыграть Николаю Андреевичу и посоветоваться с ним. Жажду тебя видеть. Надобно миллион рассказать. В письме все равно всего не расскажешь и не так расскажешь. Мама с Гурием в Печисках. Юра с Лелей и ребеночком тут, что мне очень приятно. Я за последнее время как-то особенно сошелся с Лелей и Юрой, они мне особенно дороги. Всем Вам шлю искренний привет. Тебя целую, милый! Твой гуляка, праздный Игорь Сообщи, если знаешь, адрес Рихтера. Он там, поди, скучает. Обнимаю. Не поленись написать по следующему адресу: Устилуг (Волынской губернии), Л. Г. Белянкиной с передачей мне. И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 15 [28] июля 1905 Только что получил твое письмо и очень был рад этому. Сук, дорогой, я часто скучаю без Тебя и Твое письмо хоть отчасти возместило мне это. Очень больно было узнать, что ты забросил скрипку — настолько больно, что сейчас даже не могу писать об этом. Я наверное приеду в Вечашу, если буду жив и здоров, и тогда я с Тобой поговорю специально об этом. Ты бы мне написал когда приедут в Вечашу Ваши из заграницы? Дело в том, что тогда мой приезд может стеснить только и будет неприятно как Вам, так и мне. Я все-таки надеюсь, что ты мне черкнешь хоть словечко. На днях приезжает Мама с Гурием сюда из Печисок. Жизнь течет очень спокойно. Занимаюсь я очень много — весь день. Сегодня я закончил скерцо Симфонии. Читаю много, преимущественно публицистику. Получаем мы четыре раза в неделю почту, газеты; народ тут очень либеральный, передовой и мне до чрезвычайности симпатичный, естественно, что и газеты (получаемые в большом количестве) соответствующего направления. Вообще должен сказать, что, несмотря на то, что живу в сравнительно глухой провинции, слышу и вижу постоянное проявление самого активного и горячего интереса ко всем современным событиям. Таковы мои сестры и муж старшей сестры (Белянкин). Мы постоянно устраиваем совместные чтения, в которых участвуют сестры Катя, Людмила с мужем, доктор, докторша (поляки, до чрезвычайности люди образованные и интеллигентные). Читаем мы конституции всех стран, изложенные (в совсем новом издании) очень хорошими публицистами (Звездич, Южаков, Пошехонов и др.). Прочитали гнилую Австрию, читаем Англию. что это за народ!— на диво всему миру!!!!!! Какая политическая зрелость, воспитанность. А все делает эта "Великая хартия вольностей" и этот изумительный акт "Habeas Corpus". Довольно!— завидно! досадно! обидно!!!!!! Проклятое царство хулиганов ума и мракобесов! Что б их черт побрал! [...] Твой Игорь целует тебя очень крепко. Всем Вашим мой низкий поклон. P. S. Бедный Глазунов, что это? От чего это? 1906 И. Ф. Стравинский — Н. Н. Римской-Корсаковой [Иматра] 15 [28] января 1906 Многоуважаемая и дорогая Надежда Николаевна! Шлю Вам искренний привет с прекрасной Иматры. Ваши цветы до сих пор еще у нас стоят в воде совсем свежими. Глядя на них, мы вспоминаем Вас, а играя "Китеж", — о дорогом Николае Андреевиче. Катя просит передать Вам сердечный привет. Ваш Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — А. Н. Римскому-Корсакову [Иматра] [15/28 января 1906] Позволь прислать тебе свой автограф: За неимением терций пишу квинты. Дело в том, что со смертью Филиппова перевелись на Руси все Терции! Твой Игорь И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Иматра 17 [30] января 1906 Целую и кланяемся Тебе. Сосет под ложечкой — есть хочу — спешу наполнить яствами желудок. Как кормят здесь, батенька, это два восторга! Мы думаем захватить тебя и Гурия на масличной и приехать сюда, только с тем условием, чтобы ты платил за нас. Твой Игорь И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Гельсингфорс [19 января/1 февраля 1906] Приехали в Гельсингфорс! Зашли на почту, где получили Твою открытку, сук. Но должен Тебя предупредить, что Ты не столько сук, сколько сук..с.. Ай-ай-ай, впрочем, никогда не буду! Тем не менее, было приятно получить весточку от Тебя, да еще с физиономиями — то есть Твоей и лицом Нади. Будь здоров! [...] Твой Игорь Переворот. И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 16 [29] мая 1906 Вчера получил твою открытку. Был очень обрадован, милый, что у тебя так успешно идут экзамены — могу считать, что ты уже кончил всю эту канитель. Когда же Вы уедете за границу? Я бы очень хотел не терять тебя из виду, потому пиши мне по открытке, где ты будешь хотя бы несколько дней сидеть. На это я могу надеяться, так как это совсем времени не отнимет и вовсе уж не так трудно. Так слышишь, Володька, хочу иметь постоянно о Вас сведения хотя бы самые короткие. Перед нашим окном две курицы сидят под треугольной крышей. Одна — слева черная с черными цыплятами, другая — желтая с желтыми цыплятами и каждая чужих цыплят к себе не подпускает. ..Каковы дела-то! Славно, право! Я, правду сказать, удивляюсь… Ну, да что тут! Еще не то будет! Поживем — увидим, как говорят спокойные, умеренные и бесстрастные старики. Катя просит тебе кланяться и радуется тому, что ты вскоре получишь надлежащий и соответствующий твоей зрелости чин. Присоединяюсь к радости моей Высокоблагородной супруги. Остаюсь преданный Тебе, милый друг. Твой Игорь Стравинский I. P. S. Как видишь, под влиянием душевного порыва, выразившегося в таком красивом слоге, мой почерк заметно изменился. II. P. S. Портниха молодая, которая живет здесь у Людмилы, не особенно красивая, но с хорошей фигурой, получает часто со всех концов уезда любовные письма и отвергает повергаемые к ее стопам чувства; однажды она получила письмо с такой фразой: "Я прошу у Вас того, что есть в природе у всего народа". Ведь это вопль души, но она — отвергла. Смотри, никогда так не пиши, не то отвергнут. Поклон всем, то есть Николаю Андреевичу и сестрам твоим. Можешь кланяться Каролине польке, а также Владимиру Петровичу. Ради Бога, сообщи адрес "куда писать не знаю", да и только. Когда уедешь из Санкт-Петербурга? И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 5 [18] июня 1906 Володька, милый, с недельку тому назад получил я твою открытку из Вены, где ты мне указал свой адрес; вот и пишу по тому адресу. Письмо мое будет кратко, так как почта сейчас уходит, а раньше сесть не удалось. Работаю много. Кончил романс на слова Пушкина ("Лила"), составил эскиз инструментовки. Кончил начерно марш, в котором оказалось еще много всякой работы; теперь занят его инструментовкой (так как до конца я ведь его не инструментовал, а инструментовал лишь до половины). Когда кончу эту работу, приступлю к Scherzo из Симфонии. Тысячу раз на день вспоминаю о всех Вас и о тебе, милый, и поздравляю тебя с выдержанными государственными экзаменами. Теперь дело в шляпе. Ты знаешь, милый, что я скажу, что ты удивительный молодец, что развязался с этой псевдонаукой и развязался именно таким способом, так как это дает тебе возможность зарабатывать своим трудом деньги. Я жду, не дождусь того времени, когда я в состоянии буду зарабатывать себе хлеб, так как житье на проценты, да еще не мной заработанные, считаю таким же доходом, как с клубных выигрышей. Как там, так и тут с моей стороны не было приложено для создания ценностей никакого труда. В этом отношении неминуемая и неизбежная, близкая и грандиозная революция меня нисколько не пугает, так как всей силой своей души чувствую, что деньги, на которые мы все живем (привилегированные классы), не наши, особенно не мои, так как я до сих пор не выставил на общественный рынок не единой ценности. И счастлив буду в тот день, когда смогу сказать, что я живу на деньги, произведенные мною же. Теперь о другом. "Известия Красных депутатов", о нашем с Катей отношении к которой ты осведомлен, прекратили свое существование и на место их выходит какая-то другая газета о имени и карах, которые, верно, на нее посыпались, ничего не знаю знаю только по телеграммам, что вышла заместительница [этой газеты] и ничего больше (это было в Киевской газете). Тороплюсь. Пиши чаще обо всех и обо всем. Твой Игорь Стравинский Катя кланяется всем. И. Ф. Стравинский — В. Н. Римскому-Корсакову Устилуг 16 [29] июня 1906 Володька, милый, славный мой, вчера получил от тебя твое письмо, полное какой-то непонятной для меня тоски. Володька, почему она так сосет тебя? Неужели, если у тебя нет определенного занятия и связанного с этим определенного заработка, так сейчас и нос вешать! Ведь теперь мы переживаем такое великое всенародное движение, чувствуем близость на манер известного какого-то Антара, но только ему дала эти два чувства царица Пальмиры, нам же незабвенное правительство. Я лично хоть и по профессии будущий общественный деятель, не политический, а музыкальный, однако, события так ясно встают перед мной, что невольно начинаешь их оценивать по достоинству, чисто теоретически на основе единой науки социал-демократии. Было бы у меня больше времени и не был бы я отвлечен музыкальными занятиями, я бы принялся самым серьезным и тщательным образом изучать научный социализм. Пока же поневоле приходится удовольствоваться лишь поверхностными сведениями. С другой стороны, я и рад, что музыкальный интерес все-таки для меня — первенствующий. Гибель для искусства — его смесь с политикой. И это я чувствую всем своим существом. И мне кажется, что на моих сочинениях отнюдь не отражается эпоха всеобщего политиканства, как это имело место в смысле сильного влияния на искусство эпохи 60-х годов. Неужели же, Володя, тебя не интересует в смысле изучения социальной науки все наше социально-политическое движение? Не знаю, что может, или вернее, какая наука в состоянии дать столько умственного удовлетворения, как наука социальная. Не только критический, но и положительный социализм. Я уверен, Володя, что на этом наш разговор не прервется, и ты будешь писать часто и откровенно, как я это делаю, всей душой любя тебя. Володя, милый, ты, верно, знаешь и тебе не приходится говорить о том, что я не из тех людей, которые в своем счастье забывают друзей. Друзья для меня действительно соответствуют этому слову всегда. И я в своем огромном счастье всей душой отдаюсь тому, что происходит на душе у друзей. Будь здоров, Володька, не мерехлюнди. Пиши мне также часто, как это ты делал все время, а я от тебя не отстану. Почему до сих пор не приехали Надежда Николаевна с Андреем и скоро ли они прибудут? По приезде их Вы будете, верно, искать виллу? Долго ли останетесь на Риве? Катя благодарит Надю за открытку. На днях мы пришлем и Ansicht Oustilougue mit Gruss. Всем низкий поклон. Тебя же целую без конца. Твой Игорь Стравинский P. S. Николаю Андреевичу передай содержание прошлого письма, так как там я тебе описал род моих занятий. Приятно, и даже очень, что он думает обо мне. Со вложением карточки "мы с Катей". Катя кланяется Тебе и всем Вашим. И. Ф. и Е. Г. Стравинские — А. К. Стравинской [Устилуг] [начало июля 1906] Муся наша милая, хорошая, ты уже, верно, самым благополучным образом добралась с Гурушей до Печисок и сегодня уже второй день там. Так хочется знать мне и Кате, как Юра, что говорят у Вас и как решено с Юриной поездкой. Поедет ли он один на Кавказ или совсем туда не поедет, а поедет с Лелей за границу. Как бы это было для Юры полезно во всех смыслах. Во-первых, хоть Кавказ и сильнее действует, чем заграничные воды, но та болезнь, от которой Юра лечится — нервная […] не так-то легко поддается […], если он, бедняга, будет вдали от всех киснуть под сенью военного положения, а чего доброго будет свидетелем революции, которая там теперь более чем вероятна. На Кавказе, такое мое глубокое убеждение, именно при данных условиях поправка немыслима. Деньги истратятся порядочные, а толку никакого — да и твое состояние и Лелино будут не из приятных. Теперь такое время, что на Кавказ вообще никто не ездит. Недавно просили военного губернатора Пятигорска снять военное положение, на что он ответил, что не снимет, так как благонамеренные больные […] приедут лечиться отечественными водами, а крамольники не дерзнут, а этого ему только и нужно. Ну, а что если дерзнут, мотивируя тем, что никто из больных не приедет, и Юра вдали от всех очутится в каше. Что тогда? Нет, нет, 1000 раз нет. Все в один голос […] нет, теперь не до Кавказа. За границу — вот куда. Там будут лучшие условия для нервного больного, да к тому же могут ехать с Лелей. Муся, обедать зовут. Целую тебя крепко. Твои дети Игорь и Катя Стравинские Мы все здоровы. Погода чудная. Гурушу целуем и все еще надеемся и желаем видеть его тут. Посылаю тебе Катин портрет. Не правда ли, дивный — этот снимок нас всех приводит в восторг. Муся, это хороший отпечаток на особенной бумаге "Vebox". И. Ф. и Е. Г. Стравинские — А. К. Стравинской Устилуг [июль] 1906 Муся наша бесценная, милая, что значит, что до сих пор мы ничего не знаем о Юре и Леле? На Кавказе ли они и когда выехали? Ты, милая, верно так устаешь в хлопотах о детях, что не можешь решительно найти времени, чтобы написать нам как о них, так и о своем житье. Гуруша бы мог вместо тебя черкнуть, да, видно, он окончательно увлекся римским правом, и снятся ему неизменные основы римского права — 12 таблиц и кодекс Юстиниана. Все это прекрасно, но мы хотим знать что-нибудь о Юре и вас всех. Что касается нас с Путей, то мы, кажется, имеем основание предаваться приятностям родительских грез. По крайней мере все говорит в пользу этого. Так как мы держим это в тайне, просим этого никому не говорить. В Крым мы не поедем, так как время не такое, чтобы спокойно жить там, где революционное брожение наиболее сильно, чуть ли не через день забастовка судовых команд, повсюду митинги, стачки — и когда сам не принимаешь в этом участия, к сожалению (большие мы эгоисты), то иная жизнь в этой революционной волне немыслима, и поправляться, живя в таком кипучем котле, могут лишь люди, вполне равнодушные к окружающей их жизни, или люди, которые относятся к великой Русской революции со злобой. А мы, как тебе известно, как раз обратного склада. Потом есть еще одно обстоятельство, которое оставь при себе, мамочка, — это то, что жизнь с Тетей в двух комнатах, так как Милочка давно уже решила не ехать, была бы для нас очень тягостной. Во-первых, полнейшее несогласие во взглядах, которое заставляет меня лично сильно тяготиться в ее обществе. Ведь ты, Муся, знаешь, что теперь в этот исторический момент русской жизни чуть ли не единственный интерес в общении с людьми — это наша действительность. И вдруг об ней ни слова! Да ведь это невыносимо! Когда мы были в Киеве, то это было буквально так. И я стремился поскорей в Устилуг. Затем второе. Музыка, по-видимому, Тетю раздражает, и совместное житье поэтому будет для нас невыносимой тягостью. Если бы Милочка была бы с нами, то помещение было бы больше, и это неудобство могло быть устранено, да и первое условие отпало бы, но Мила, так же как и мы, ставит главным то условие, что при теперешнем положении вещей ехать немыслимо. Она имеет и еще одно важное основание — это то, что может произойти в ее отсутствии тут в имении, так как ни за одну пядь земли нельзя быть спокойной. Ну, Муся наша, должен кончать, так как отправляют на почту письмо. Пишу тебе, а может быть, ты уж нам пишешь о Юре, и сегодня мы почитаем твое письмо. Хочу думать так, а то уж очень давно не получаем от тебя писем. Твои сын и дочь Игорь и Катя Стравинские P. S. Кажется, эти профессиональные разбойники-министры ушли уж. И. Ф. Стравинский — Е. Н. Стравинской [Петербург] [3/16 декабря 1906] Лелечка — мой тебе привет. Ты меня прости, что я довольно-таки безалаберно написал адрес — еще подумают, что я безграмотный, но ты разъясни почтальону и скажи ему, что писал адрес русская знаменитость, а такому человеку можно писать, как угодно. Маленькое событие: у баронессы Остен-Сакен родился сын и несчастная очень тяжело производила на свет. Теперь 2-я [новость]: вчера в субботу 2/15 декабря в Дубасова (в Санкт-Петербурге) была брошена бомба — и он опять остался невредим. "Спаси, Господи, люди твоя". Твой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — Ю. Ф. Стравинскому [Петербург] [7 (20) декабря 1906] Юринька, милый, посылаю тебе и Леле две открытки Билибина, которые только что вышли. Мне они очень нравятся. Особенно хороша эта (Сирин). У птицы две груди, напоминающие электрический звонок. На днях зайду взять для тебя Толстого. До сих пор этого не сделал, так как времени положительно не было. Занят буквально по горло. Я еще никогда в жизни так много и усердно не занимался. Целую тебя бесконечно. Твой Игорь 1907 Е. Г. Стравинская — Ю. Ф. Стравинскому [Петербург] [25 декабря 1906/7 января 1907] Дорогой мой, милый Юрик, поздравляю тебя с Новым годом, желаю тебе за 1907 год совсем поправиться и восстановить свое здоровье. То, что ты прибавляешься постоянно в весе, нас очень радует и утешает, и нужно побороть и температуру, которая так упорна у тебя. Вчера мама с Гурием были у ваших деток на елке, а мы с Гимой и Сонюшей сидели дома, так как я простужена и не могу выходить; очень было досадно. Говорят, на Ксеничку елка никакого впечатления не произвела еще; меня это удивляет, потому что столько блестящих вещей и свечи должны были, казалось бы, привлечь ее внимание. Какие чудные Лелины сумочки, просто прелесть какие! Обнимаю тебя крепко. Твоя сестра Катя И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу Петербург 13 [26] марта 1907 Дорогой и милый Максимилиан Осеевич! Тронут до глубины души Вашим вниманием ко мне, целую Вас мысленно в щеку. Екатерина Гавриловна кланяется Вам, просит также поблагодарить Вас за внимание. Ваш всей душой Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — В. В. Ястребцеву Петербург 12 [25] апреля 1907 Добрейший Василий Васильевич! Приходите послушать мое произведение в субботу в 11 с половиной часов утра "Фавн и пастушка" с участием Петренко, а в понедельник в 10 часов две части моей Симфонии. Все это в помещении Придворного оркестра. Наверное Вы знаете где это. Ваш Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу Устилуг 1/14 [июня] 1907 Вчера получил Вашу открытку из Шильона, а недельки полторы или две тому назад привет с Notre Dame. Так как Вы пишите (8-го нов. ст.), что дней через восемь Вы будете в Интерлакене, то есть 16-го, а сегодня 14-ое, то вряд ли Вы в первый же день Вашего пребывания получите это письмо и то только в том случае, если пробудете там несколько дней. Поклонитесь от меня Интерлакену, который я хорошо помню, несмотря на то, что был там 12 лет тому назад. В привете с Notre Dame Вы приписали, что радуетесь изданию моей сюиты, но, увы, ей не суждено быть изданной, по крайней мере теперь, так как Циммерман весь переполнен оркестровым материалом, как он о том свидетельствует. Я так думаю, что это просто увертка, так как купить и издать партитуру с клавиром совершенно никому неизвестного автора вовсе не входит в расчеты коммерческой башни Циммермана. В конце письма он золотит пилюлю, прося меня прислать какие-то фортепианные пьесы "для возможного приобретения и напечатания". Не дурно сказал турок. Чтобы его разорвало, гадину желтую! Однако, я ему написал корректное письмо с выражением надежды, что, если он и отказывается печатать партитуру, то, быть может, напечатает клавир, а партитуру тогда, когда у него оркестрового материала поубавится. Если он и на это мне ответит отказом, значит, просто ему не хочется со мной возиться. Тогда буду плевать прямо ему в лицо и, проходя мимо магазина, какать в подъезде! Пусть знает, что со мной шутки плохи. Ну, довольно шуток. Хотелось бы, право, получить от Вас письмо с описанием Ваших впечатлений от парижских концертов. Что касается до меня, то я теперь сильно занят двумя вещами: музыкой и постройкой дома. Инструментую Симфонию и сочиняю новую большую оркестровую пьесу. Путешествуйте благополучно и кланяйтесь Чернову, если он с Вами путешествует. Ваш всей душой Игорь Стравинский М. О. Штейнберг — Н. А. Римскому-Корсакову Лугано 14/27 июня 1907 [...] Получил я на днях письмо от Игоря Стравинского, Вы, вероятно, знаете, что Циммерман отказался напечатать его сюиту. Игорь Федорович, по-видимому, очень удручен этим, впрочем, надеется, что Циммерман напечатает пока клавираусцуг. [...] И. Ф. Стравинский — Н. А. Римскому-Корсакову Устилуг 18 июня [1 июля] 1907 Дорогой Николай Андреевич! Хочу Вам написать несколько строк о своем житье, занятиях и первой неудаче. Начну с последнего, так как оно более длинно, чем остальное. Дело в том, что недели три тому назад я получил письмо от молодого Циммермана, который очень извиняется передо мной, что заставил меня так долго ждать с ответом, но причиной тому был его отец и т. д. Затем идет самое неприятное — привожу цитату из письма: "за имением слишком большого запаса оркестровых вещей, предназначенных к печати, мой отец, к сожалению, не может воспользоваться любезно Вами предложенным манускриптом. Но если у Вас имеются фортепианные пьесы, то благоволите прислать их для просмотра и возможного приобретения". Позолотил пилюлю в виде возможного приобретения и печатания каких-то фортепианных пьес и успокоился. Все, что и требуется доказать. Через неделю после этого письма я получаю от него злосчастный "манускрипт". Хотел было я ему написать, в сердцах, хорошую отповедь, но решил остыть и через несколько дней, еще до получения Сюиты, написал деликатное письмо, в котором я ему предлагал купить у меня сейчас всю Сюиту, как оркестровую партитуру, так и клавир, а печатать лишь один клавир, что же касается партитуры, то он ее может напечатать, когда у него поубавится оркестрового материала. Если он и на это не согласится, то это будет доказывать, что мое предположение о позолоченной пилюле верно. Тогда, как о том меня просил Зилоти, я его извещу, ибо он в таком случае обещал никогда Циммерману не рекомендовать ничьих сочинений. До сих пор я не получил от него ответа, а прошло уже две недели, если не больше, как я ему послал это ответное письмо. Что мне делать, если я не получу никакого ответа? Быть может, Вы мне посоветуете, что мне делать. Буду Вам очень и очень благодарен. Занимаюсь я много. Занятия состоят из инструментовки Симфонии и сочинения Фантастического Scherzo "Пчелы", о нем я скажу дальше. Кроме того, я написал романс, который начал в Петербурге, я его Вам наигрывал — с колокольным звоном, и думаю написать еще два на слова того же автора. В Симфонии пришлось очень многое совершенно переделать, из-за чего дело тянется довольно долго, но я надеюсь недельки через две закончить первую часть. Остается 4-я часть, которую к приезду в Петербург привезу, если буду жив и здоров и все будет благополучно, как говорится в данном случае. Что же касается Фантастического Scherzo "Пчелы", то, как Вы знаете, мысль писать Scherzo у меня была уже в Питере, но сюжета еще не было. Как-то теперь мы читали с Катей "Жизнь пчел" М. Метерлинка, полуфилософское-полухудожественное сочинение, пленившее меня, что называется, до пяток. Сперва я думал для полной программности музыки выбрать определенные цитаты из этого сочинения, но вижу, что это невозможно, так как язык научный и художественной литературы слишком тесно слиты между собой, и потому решил просто при сочинении руководствоваться определенной программой, не выставляя в заголовок своего сочинения цитат. Просто: "Пчелы" (Из Метерлинка) Фантастическое Scherzo Когда мы с Вами увидимся, я Вам укажу те моменты, которые я взял для программы, ибо в письме всего не передать. Как видите, Николай Андреевич, постройка дома мне вовсе не мешает, даже, если хотите, помогает, так как заставляет волей-неволей отвлечься от занятий, и, таким образом, я постоянно работаю со свежими силами. Что касается Вашего пожелания, высказанного Вами маме, чтоб у нас почаще была плохая погода, то должен сказать, что оно явилось положительно роковым, так как погода, кроме последних пяти дней, у нас невероятная — шли сплошные дожди. Кончаю письмо поздравлением с блестящим успехом, какой имели Ваши сочинения и Ваше участие в них. Низко кланяюсь Вам и шлю свой сердечный привет. Искренне любящий Вас Игорь Стравинский Всем Вашим мой привет и поклон. P. S. Будьте добры, передайте Володе и Андрею, чтоб они меня не забывали и хоть изредка присылали бы мне о себе весточку. Катя просит передать Вам и всем Вашим свой привет. Н. А. Римский-Корсаков — М. О. Штейнбергу Любенск 28 июня [11 июля] 1907 [...] Про судьбу Игоревой Сюиты узнал лишь из вашего письма. Жаль. Надо это дело как-нибудь поправить. [...] И. Ф. Стравинский — Н. А. Римскому-Корсакову Устилуг 10 [23] июля 1907 Дорогой Николай Андреевич! Страшно был рад Вашему письму и рад был еще раз убедиться в Вашем отношении ко мне и к моим работам. На меня это сознание, что Вы постоянно интересуетесь моими сочинениями, действует удивительно благотворно, и мне хочется много и усердно работать; быть может, все это для Вас звучит очень ходульно и Вы скажете: "Нельзя ли попроще?", но верьте, что я никогда не найду тех слов искреннейшей благодарности, которые могли бы в достаточной степени выразить ее. Время я по-прежнему провожу очень полезно. Инструментую без конца, исправляю, что мне кажется нехорошим из начала 1-й части Симфонии, собираю материал к "Пчелам", с которыми предстоит довольно много возни. Ваше замечание о программе принял к сведению. По вечерам наслаждаюсь симфониями Бетховена, которые мы с Катей разыгрываем в 4 руки. О Бетховене у меня есть много мыслей, которые выскажу Вам зимой, ибо теперь слишком долго их излагать. Да не будет мне поставлено Вами в вину, но я имею достаточную долю любопытства узнать, как подвигается "Сказка о золотом петушке"? Низко Вам кланяюсь и шлю всем Вашим свой привет. То же делает и Катя. Искренне любящий и почитающий Вас Игорь Стравинский От Циммермана до сих пор я не получил ни ответа, ни привета. Ну, да Бог с ним. Следую Вашему совету и чихаю на него. Н. В. Арцыбушев — Н. А. Римскому-Корсакову Петербург 12 [25] июля 1907 [...] Если Вы знаете адрес Стравинского, то теперь можно ему объявить: в августе он должен представить партитуру, или по крайней мере название вещей. Я желал бы к 1-му сентября выпустить программу. [...] Н. А. Римский-Корсаков — Н. В. Арцыбушеву Любенск 14 [27] июля 1907 Многоуважаемый Николай Васильевич, радуюсь, что дирижерский вопрос и программа, по-видимому, выяснились. С позволения вашего, я напишу Стравинскому о том, что вещь его назначена для исполнения, он будет несказанно рад. Полагаю, что партитуры он может не представлять в августе, так как Александр Константинович эту партитуру видел и может засвидетельствовать так же, как и я, что она действительно существует в полной готовности. Оркестровые голоса у Стравинского тоже имеются, быть может придется сколько-нибудь добавить. Пусть он только пришлет вам точное заглавие своей сюиты, что я ему и напишу. [...] Н. В. Арцыбушев — Н. А. Римскому-Корсакову Петербург 16 [29] июля 1907 [...] Знаете ли Вы адрес Стравинского. Надо, чтобы он дал названия его вещей в том виде, как они должны быть поставлены на программу. [...] Н. А. Римский-Корсаков — Н. В. Арцыбушеву Любенск 18 [31] июля 1907 Многоуважаемый Николай Васильевич, я уже писал Вам, что со своей стороны уведомлю Стравинского о включении в программу его вокальной сюиты и о том, что в августе необходимо иметь ее полное заглавие для объявления программы. В настоящую минуту сообщаю Вам его адрес: Игорь Федорович Стравинский, Устилуг (Волынской губерни). [...] М. О. Штейнберг — Н. А. Римскому-Корсакову Мюнхен 18/31 июля 1907 [...] От Игоря Федоровича Стравинского не имею никаких известий и совершенно не знаю, чем кончилась история с печатанием его сюиты. Очень обрадовался, узнав, что она будет исполнена в Русском симфоническом концерте. [...] Н. А. Римский-Корсаков — М. О. Штейнбергу Любенск 18 [31] июля 1907 [...] Стравинский задумал каких-то "Пчел" (оркестровое скерцо), а Симфонию оркеструет. Из области музыкальной более ни о ком сведений не имею. [...] И. Ф. Стравинский — Н. А. Римскому-Корсакову [Устилуг] [начало августа 1907] Дорогой Николай Андреевич! Вчера получил от Вас письмо с пре-лестным и пре-радостным для меня известием. Я ликую! Мысленно низко кланяюсь своим благодетелям, а Вам, Николай Андреевич, дорогой, сугубо. К 15 августа напишу Н. В. Арцыбушеву письмо с подробным заглавием моей Сюиты, причем напишу, что Вы меня известили о том, что Сюита предназначена к исполнению. Кажется, я Вас так понял? Вы мне пишете, сколько Вы сочинили из "Золотого петушка". На старости лет медленно идет. Ох, если бы я на молодости лет мог так быстро работать, как Вы на старости — это было бы недурно. Радуюсь, что "Золотой петушок" так быстро подвигается к концу. Гармония в "Пчелах" будет свирепа, как зубная боль, но тотчас же должна сменяться приятной, как cocainum. Мысленно обнимаю Вас, дорогой Николай Андреевич, и шлю всем Вашим свой поклон. По гроб преданный и благодарный Вам Игорь Стравинский Катя и Федя кланяются Вам и всем Вашим. И. Ф. Стравинский — А. К. Стравинской Устилуг 6 [19] августа 1907 С большим нетерпением ждем Вашего приезда. Мусечка родная, но, несмотря на то, что по нашим расчетам все Вы приедете числа 14-го, 15-го, то есть через неделю, не хочу оставлять тебя без известий. У нас, слава Богу, все благополучно, если не считать мелких недомоганий, вроде повальных насморков и легких расстройств желудков. Удивительно, что как-то тот и другой недуг обошли весь дом. Вчера у меня расстроился желудок. Принял касторку, пронесло и теперь диета. Мы все крайне осторожны, ибо напуганы призраками холеры, чтоб ее и т. д. — той самой холеры, которую напустили на русский народ, по свидетельству Нежидолюба из "Русского знамени" какие-то "приснившиеся ему" (как он пишет об этом) польские и жидовские врачи. Что тебя (как и нас) порадует — это то, что Федя прибавил сильно в весе и весит теперь 22 фунта. Мы его взвесили на десятичных весах, так как на безмене уж невозможно. Федя страшно вырос. Быть может, пристрастие родителей к своему ребенку — это общее явление и потому и мы не составим исключения в том, но всем в доме Федя страшно нравится, в особенности нашей чудной, дорогой Милочке, которая восторгается им в ущерб восторгов, уделяемых собственному ребенку. Так, например, вчера Милочка нам говорит, что Федя симпатичнее Гани, что Ганя гораздо менее приветлив, ему теперь уже два месяца скоро (10 числа), так что он в таком возрасте как Федя, когда он приехал в Устилуг, и Федя уж всем улыбался очень мило, причем вообще был очень спокойный и милый, приветливый ребенок, говоря языком вполне бесстрастным — все это то, чего Милочка не может сказать про Ганичку. Мне жалко Милу, что она так думает. Ее, верно, это очень огорчает. Но я и Катя тоже думаем, что вообще Милочкины дети не отличаются спокойствием, вероятно, из-за свойств ее молока, так как в этом возрасте дети еще вполне безответственны, а что касается до задатков характера, то об этом тоже нельзя ничего сказать, так как все так сильно и скоро у них в этом возрасте меняется, что слишком рискованно предопределять те или иные свойства характера. Единственно, что верно — это самое утверждение, что Федя приветливее и гораздо спокойнее Гани — без всяких умозаключений и предсказаний. Быть может, даже будет наоборот, что Федя будет капризным, а Ганичка терпеливым и милым. Вообще мне кажется, что слишком рано что бы то ни было предсказывать. Как Юринькино здоровье? Устает он ли по-прежнему, как температура? Ужасно обидно и больно, что не могу его видеть, так бы хотелось. Каждый день думаю о нем; передай ему, что, когда к нему приехала Леля с детками, я мысленно был с ним, ибо всей душой понимаю и чувствую, что было бы со мной на его месте. Крепко обнимаю его мысленно и целую, как люблю его. Что касается моих музыкальных предприятий, то ты уж знаешь из Катиного письма, но повторю тебе, ибо думаю, что ты не получила Катиного письма, так как до сих пор ничего об этом не пишешь. Дело в том, что Н. А. Римский-Корсаков мне сообщил, что зимой в Русских симфонических концертах (которых два в этом году) и которые будут в консерватории, пойдет моя сюита "Фавн и пастушка". Это действительно здорово, и теперь я могу быть очень гордым мальчиком (понятно, по причине гораздо более благородной, чем анекдотический гордый мальчик) и поэтому буду держаться прямо на радость всем родным и знакомым и нос держать вверх, иначе как в бархатном жилете и лакированных сапогах ходить не стану. Но мало того. Николай Андреевич пишет так: Сюиту исполнит Придворный оркестр сначала, затем Русские симфонические, а потом будем думать о печати. В первом же письме он писал мне, чтобы я начихал на Циммермана и печатал бы, когда будет возможно, у Беляева. Так что, приведя в связь эти два упоминания о печати, смею думать, что Сюита найдет себе покровителя в лице какого-нибудь беляевца. Сам Николай Андреевич, к сожалению, решить этого вопроса не может, так как он уже не состоит членом совета. Но там есть душка Лядов, который мне симпатизирует (а я ему вчетверне и, кроме того, обожаю) и который, вероятно, и устроил мне исполнение Сюиты, которая ему очень "нравится". Радуюсь за юного певца Гурушина, который с успехом выучил большую партию Мельника, очень хочу его видеть, ибо соскучился по нем. Пакостники Корсачи ни одного письма мне не написали за все лето. Могу сказать все лето, так как у нас настала дивная прозрачная осень, которую я так люблю. Ну, кончу — написал все самое существенное и все, о чем я думаю. Нет, не все. Как здоровье Людиньки? Бедняжка! Напиши, Муся. Твой сын, у которого есть тоже свой сын, обнимает и целует тебя за себя и за свою жену и сынка без счета. И. Ф. Стравинский — Н. В. Арцыбушеву Устилуг 13 [26] августа 1907 Многоуважаемый Николай Васильевич! Ввиду переданного мне Н. А. Римским-Корсаковым решения Совета поместить в программу Русских симфонических концертов нынешнего сезона мою вокальную сюиту, спешу сообщить Вам полное название пьесы: Сюита "Фавн и пастушка" для голоса с оркестром на слова А. Пушкина. I. Пастушка. II. Фавн. III. Река. Уважающий Вас Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу Петербург [5 (18) октября 1907] Дорогой, хочу Вам точно сообщить номер нашей ложи, так как я Вам сказал приблизительно. Ложа бенуара № 6. Жму Вашу руку. Ваш И. Стравинский И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу Петербург 6 [19] ноября 1907 Дорогой, если финал Симфонии просмотрен уже, то доставьте мне его елико возможно скорее. Приходите ко мне, вообще говоря… я Вас люблю любовью дяди. Ваш И. Стравинский И. Ф. Стравинский — Ю. Ф. Стравинскому [Петербург] [29 декабря 1907 (11 января 1908)] С Новым Годом, Юринька. Целую, поздравляю, обнимаю и, конечно, единственное, что могу пожелать для тебя,— это полного выздоровления. Твой брат Игорь 1908 И. Ф. Стравинский — в Попечительный совет для поощрения русских композиторов и музыкантов Петербург 13 [26] января 1908 Имею честь ходатайствовать перед Попечительным советом о принятии моей Сюиты "Фавн и пастушка" к печати, буде таковую Попечительный совет признает достойным к выходу в свет. Если по каким-либо обстоятельствам Попечительный совет не найдет возможным в близком будущем напечатать партитуру моей вокальной сюиты, то я удовлетворился бы на первое время выпуском в свет клавираусцуга вышеупомянутого сочинения. Остаюсь с совершенным почтением. Игорь Стравинский И. Ф. Стравинский — Г. Н. Тимофееву Петербург 13 [26] марта 1908 Многоуважаемый Григорий Николаевич! Спешу дать Вам краткие автобиографические сведения о себе, во исполнение своего обещания. Родился я в Ораниенбауме 5 июля 1882 г. Начал учиться (9-ти лет. — прим. И. Стравинского) игре на фортепиано под руководством А. П. Снетковой (дочь скрипача в оркестре Мариинского театра). 11-ти лет поступил в 2-ю Петербургскую гимназию, где учился скверно и вел себя не лучше. Там я пробыл до 5-го класса включительно. Затем поступил в гимназию Гуревича, где и окончил среднее образование. Затем поступил в Петербургский университет, где прослушал все 8 семестров. Родители мои хотели сделать из меня пианиста и потому, не жалея средств, давали мне возможность заниматься у хороших педагогов. Так, я брал уроки два года подряд у Л. А. Кашперовой. Но с малых лет меня влекло к сочинительству, кроме того, я живо интересовался музыкальной литературой и очень много читал с листа, что меня очень развило. Но недостаток теоретического образования все более и более давал себя чувствовать. Постараюсь в кратких словах пояснить это. Дело в том, что я мог без конца импровизировать, страшно этим увлекаясь, но помнится, что в юных, мальчишеских годах (в первых классах гимназии) я не мог записать ни одной из этих импровизаций, что приписываю упомянутому недостатку теоретических знаний. Одним словом, поспел в невежестве. Так длилось до последних классов гимназии, когда я начал брать уроки гармонии у Акименко (но это продолжалось недолго); вскоре я перешел к В. П. Калафати, у которого занимался гармонией и строгим стилем. В университетских годах я сошелся с семьей Н. А. Римского-Корсакова, которая в музыкальном отношении быстро двинула мое развитие вперед. В это время я сочинил много комических песенок (особенно много на слова Козьмы Пруткова). В 1903—1904 гг. сочинил большую Сонату fis-moll (в 4-х частях) для фортепиано, пользуясь многочисленными указаниями Н. А. Римского-Корсакова, в семье которого она и была впервые исполнена пианистом Н. И. Рихтером (которому она и посвящена). В 1905 году я женился. Осенью этого года я начал брать (частным образом — ибо в консерватории я никогда не учился) регулярные уроки у Н. А. Римского-Корсакова — уроки инструментовки. В 1905—06 гг. я сочинил Симфонию, которую посвятил Н. А. Римскому-Корсакову (она была исполнена нынче 22 января в Придворном оркестре). В 1907 году окончил инструментовку сюиты "Фавн и пастушка" (исполнена 22 января нынче в Придворном же оркестре и 16 февраля в Русских симфонических). Летом 1907 г. сочинил большую арию "Весна" — слова Городецкого — и зимой нынче "Пастораль", песенка без слов. Теперь кончаю большое "Фантастическое скерцо" для оркестра. Кажется, все. Наверное, много лишних сведений, но лучше так, чем наоборот. Предоставляю Вам выбрать, что найдете существенным. Уважающий Вас И. Стравинский И. Ф. Стравинский — М. О. Штейнбергу [Вильна (Вильнюс)] [11 (24) апреля 1908] |
Распечатать страницу
| Тонька |
| Яд орхидеи |
| Текста |
| Cmex |
| mp3 |
| МАЮ.РФ |
P.S.: Возможно, некоторые статьи полностью или частично были взяты с "Агарты". Автора Слынько Н.М.
Большая часть сайта - это материалы, скопированные из простора всемирной паутины, либо перепечатанные из журналов 80-х и 90-х годов. Дата регистрации и создания сайта: 2001-06-25 15:45:10
После 2003 года статьи практически не добавлялись, так как Википедия стала очень популярной. И смысл собирать информацию о музыкальных группах отпал. Ведь в Википедии есть практически всё.